А в это самое время статически сжатый воздух действует как едущая на такси весна
Не знаю, испортила ли я или улучшила свою зарисовку. Возможно, стоило оставить все так, как было, но мне нравятся оба варианта...
www.diary.ru/~Siltwater/p79666582.htm (Предыдущая версия по этой ссылке)
У меня весьма нелегкий период в жизни. Он связан с одним близким и почти родным мне человеком. И еще одним, погибшим почти два года назад...
Вороника на крыльце…
Она по ту сторону стекла,
И я бы открыл ей,
Если бы я знал, где здесь дверь… (Аквариум "Северный цвет")
***
пожалуйста, прочитайте...-Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Ровно десять ступенек в лестничном пролете. Ровно восемь секунд на то, чтобы их пробежать. Я знаю, что сейчас ровно 20 лет 3 месяца и 8 дней с моего рождения, я знаю, что идет уже третий месяц, с тех пор, как я здесь. Займет ровно пять минут и пятнадцать секунд, чтобы дойти до остановки. По пути мне встретятся 4 магазина…Нет, я не зануда. Я считаю все, потому что больше мне делать нечего. Небо багрово-серое от туч, опять будет идти дождь. В этом небе висят огромные конусоиды с никому не нужными домами. Кто бы тут жил. Ровно пять ступеней в последнем пролете, ровно 20 Серебрянных и 50 медников в кошельке…
Небо плакало, асфальтно-серое, оно всегда плакало. По краям дороги с обеих сторон росли ровно пятьдесят шесть деревьев с обрезанными ветками, будто горелые спички, воткнутые в землю. Здания, напротив, были, какими-то криво-косыми, какими здания быть не должны. Они не сливались с небом и асфальтом только благодаря более светлому оттенку. На пустынной улице больше никого не было. Раннее утро отличалось серостью и холодом.
-Раз, два, три, четыре, пять…Значит, 15 ворон на площади…
К станции с неприлично-ровным черным асфальтом подошел небольшой поезд, тоже черный, наполненный тзоками. Неизвестный тут же пересчитал их и точно установил, что в вагоне их ровно 37. Он уселся на лавочку, смотря в окно полузакрытыми глазами и не обращая на черных, как уголь, созданий. Тзоки здесь существовали только в ночной форме. Окно запотело от теплого дыхания, разные глаза уставились вперед, надеясь найти хоть что-то, чего не было вчера. На темно-сером асфальте были еще более темные лужи воды, гладкие, будто кто-то специально прошелся по их глади утюгом, точно столько же на каждой улице, сколько и вчера. Точно столько же столбов, окон, указателей, остановок. Небо было такого же оттенка, что и вчера. Вагон шел с той же скоростью, и ровно в то же время, что и вчера, прибыл на станцию, на которой юноша вышел. Он сделал ровно столько шагов, сколько сделал вчера, до калитки кладбища…
Из ровных правильных клумб торчали все те же цветы, того же назойливо-мертвого изрозова-фиолетового оттенка. Тихое и спокойное, место освещал лишь принесенный приехавшим могильщиком огромный фонарь. Юноша подошел к пустому месту, размерил пространство метр на два метра и тридцать сантиметров.
На лепестки неизвестных цветов упала горсть грязи, измазавшая их. Скинув с себя куртку и достав лопату, неизвестный начал долбить тяжелую и жирную грязь, которая походила на один большой ломоть мяса, который разрезать казалось невозможным.
Скоро рубашка и футболка уже валялись где-то наверху, топча дно будущей могилы, неизвестный думал, что еще пара лопат, и она будет ровно метр глубиной. Уставший, он вылез на поверхность, передохнул.
-Ровно на пять клумб посадить цветы…Ровно ведро воды нужно вылить на каждую клумбу…Ровно три еще выкопать. И, возможно, еще одну…
Ровно в девять вечера он уехал обратно, ровно за семь секунд поднялся на третий этаж своего пустого и холодного, черного дома. Скинув одежду, он хлопнулся возле чуть теплой батареи.
-Десять сигарет. Это ровно на завтра… - сказал он, закурив одну из них. Закрыв глаза, вытерев рукой грязное и сырое лицо, он ладонью прошелся по челке, обнажив лоб. Он закрыл глаза и пустил облако серого и едкого дыма…Ровно три часа на то, чтобы просто посидеть…Ровно семь – на то, чтобы выспаться…
***
Он проснулся как раз вовремя: ровно в семь часов утра. Открыл глаза, вытянул руку, смотря на пальцы.
-Раз, два, три, четыре, пять. И на той, смею предположить, точно столько же… - Фыркнув, он поднялся с пола и глянул в зеркало прямо напротив него. Неизвестный провел по шипастой голове, попробовав пригладить свои пыльного темного иссиня-зеленого цвета волосы. Не получилось.
–Раз, два, три, четыре…Десять шагов до кухни…На столе три мухи. Раз, два, три, четыре…Десять, одиннадцать…Двадцать, нет, Двадцать одна крошка на столе, - бормотали губы. Он отрезал ровно два совершенно одинаковых куска хлеба и сделал из них бутерброды. Часы тикали пружинисто ровно с тем же назойливым постоянством, насколько помнил хозяин, ровно шестьдесят раз за минуту. Он налил до краев чашку кофе, сделав ровно три шага до плиты с чайником и за столько же вернулся. Неизвестный еще раз глянул на руку. Внезапно, он выхватил нож и ударил лезвием средний палец. Разумеется, не отрубил…Взвыв, он выбросил нож из рук на пол, спешно стащил полотенце, опрокинув кофе, замотал рану. Иглоголов прижался к стене, сполз по ней вниз, прикрыв глаза. Медленно, он распахнул веки.
-Раз, два…Пять…Шесть капель крови на полу…триста двадцать один, триста двадцать два, триста двадцать три… - стал он считать сколько секунд будет течь со стола кофе.
***
Письмо в почтовом ящике. Снова. Как всегда в пятницу пришло письмо от старшей сестры.
-Кёсо, - прочитал он, изображая девичий голос, - Когда ты приедешь? Я жду твоего письма вот уже целый год…
Скомкав его и прихлопнув ровно четыре раза, иглоголов швырнул его в угол, где валялось уже сорок восемь примерно таких же.
Он опоздал на поезд, на который обычно садился. Он замерз, пока ждал второй, выдыхая мертвенно-белые клубы пара изо рта. Он зашел в ужасно-холодный и пропахший металлически-грязным запахом вагон, в котором было ровно сорок пять тзок, и устроился у окна, уперевшись лбом в стекло. Под лапами какой-то Дитя дождя, усевшейся напротив, вертелся старый сухой листочек. Иглоголов уставился в этот листочек, думая, сколько понадобится секунд, чтобы она смела его хвостом. Но ни хвост, ни сквозняк не смогли сдвинуть чуть колышущийся листочек, будто приклеенный к тому месту, где он лежал.
Если верить градуснику, то на улице стоял ровно ноль по Цельсию. Легенькая курточка, влажная еще, не спасала от кривых и колючих лап могильного холода. Лопата, прогибаясь, почти ломалась от каждого удара по мерзлой земле. Земля хрустела, будто все ее кости ломались под натиском иглоголова. Рука ныла, а повязка испортилась окончательно, древко натерло руки до мозолей.
Добавилось еще пять могил на черном от тяжелой земли, идеально-квадратном кладбище.
-Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть! – повторял задыхающийся голос, уставший. Руки дрожали, а древко покрывали красные подтеки… Начинался дождь, быстро превратившийся в настоящий ливень. Порывистый ветер заливал грязью лицо, хлестал кнутами спину…Могилу наполняло грязной водой и жирной размокшей глиной. С трудом давалась ему каждая лопата. Сражаясь с землей, как с монстром, могильщик со всей силы вонзал ее в глинистую плоть, будто каждый раз это был последний удар, на который он способен. Волосы налипли на сырое лицо. Одежда набухла и обвисла. Выкинутая футболка, которую Кёсо стянул наконец с себя, хлопнулась на землю наверху, будто содранная кожа.
-Семьдесят девять…Восемьдесят…Восемьдесят один…Восемьдесят две лопаты, - сказал он, закончив копать, и выкинул лопату на поверхность. Иглоголов поднял голову вверх ровно на десять секунд и замер с закрытыми глазами под холодным дождем. Он прижал уши. Тучи застыли на вечно-сером небе неподвижно…Наверное, они были теми же, которые висели над этой могилой вчера. Кёсо покачнулся и, как пораженный, упал прямо в могилу, положив на грудь больные руки…
-Раз, два, три… - он снова что-то считал, - День за днем…Восемь, девять…Даже палец себе не могу отрезать…Двенадцать…Чтобы хоть что-то сделать…Пятнадцать…Не столь раздражающим…Шестнадцать…
На этой цифре он закрыл утомленные утренними пробуждениями глаза.
Он открыл их и понял, что вокруг стало темно, точно как саркофаге. Однако, холодная вода, в которой расплывались волосы, и облака, застывшие неподвижно в небе, давали понять, что он все еще там, где закрывал глаза. Вдруг, на его и без того грязное лицо упало что-то зернистое и холодное. Вскочив, Кёсо увидел могильщика-Соула, который держал в руке его же лопату с землей.
-А я уж подумал, что ты умер, Постоянно-что-то-считающий…Руки даже на груди скрестил…
Иглоголов хотел накричать, избить старика до полусмерти и закопать заживо, но ничего не стал даже говорить, молча взял свои вещи и ушел с кладбища…Ровно за сорок семь шагов.
Добираться пешком не пришлось. Темный поезд, полный ночных духов, медленно катил вперед. Кёсо уперся лбом в поручень, так как все сидячие места были заняты, закрыв глаза, он даже не хотел и не мог сейчас ничего считать, старался только не упасть на железный пол. Ничего не видно за окном, впрочем, брюнета это не волновало.
Выйдя на нужной станции, Кёсо понял, что вышел совсем не на той, которая была нужна, а на предыдущей. Он шел по пустой и полной черных и холодных луж дороге, считая шаги. С каждым его шагом на этой улице тухли две лампы, а другие две, впереди, начинали еле-еле теплиться, будто, не успев родить свет, они его убивали. Гудели гнутые провода без столбов, извивающиеся причудливыми вареными макаронинами в воздухе. Руки безвольно свисали вниз…
-Сто пятьдесят три шага, двадцать одна лампочка, сто пятьдесят четыре шага, двадцать три лампочки… - он считал уже нехотя, просто потому, что не мог не считать. Вперед вела большая лестница, одиноко торчавшая среди темного неба.
Он насчитал тридцать три ступеньки на лестнице, еще пятнадцать шагов до дома. Он поднялся домой, открыл дверь…вошел…Шлепнула вода, хрустнуло стекло под ногами. Дождь, который ударил прямо в окно, пробил его и наполнил пол, потолок, противоположную стену лужами черной блестящей воды. Мало думая об этом, Кёсо мертвым грузом упал на сырую кровать и уснул.
***
Следующий день был мукой. Руки болели, глаза – слипались, он сам будто полыхал огнем изнутри. Кёсо, перебравшись на потолок и рухнув у стены, нашел пульт, включил стоящий одиноко в углу телевизор, но в экране показался только белый шум…Глупо уставившись в него, иглоголов просидел почти весь день, пока голод не прогнал его к холодильнику, а чешущаяся голова – в ванную. Если спросить его потом, то он и не вспомнит этого дня. Ровно, как и второго, точно такого же. В окне все так же замерли тучи на неподвижном небе.
Кёсо проснулся в третьем часу ночи от грохота и скрежета. Что-то капало и чавкало. Он открыл глаза и едва успел увернуться от четырех острых лезвий, воткнувшихся в стену. Два пылающих черным огнем глаза уставились на него, звенели напоминающие сабли когти, хозяин их рычал, виляя, как кот, горящим хвостом. Из клыкастой пасти капала слюна.
«Черный…! Я – покойник!» - пронеслось в голове у брюнета. Рыкнув, эльф кинулся вперед, разнес телевизор на мелкие кусочки четырьмя ударами когтей. Создание, лязгая задними, рвануло к жертве, намереваясь растерзать ее. Иглоголов перекатился, спрыгнул на пол, выхватив лопату, он огрел Черного по морде. Тот взвыл, помотал головой и хотел сожрать наглеца…Но противник исчез из поля зрения.
Кёсо выпрыгнул в окно, как мог быстро, побежал по стене и скрылся где-то в проулке. В монолитной темноте он не разбирал пути, ощущая лишь сердцебиение, слыша удары ботинок об асфальт и свое бешеное дыхание, настолько раздражающе-ритмичное.
Он вновь стал видим, упал на колени на асфальте, задыхаясь. Ровно сто одиннадцать ударов в минуту совершало его сердце. Лампочка где-то вверху едва светила болезненным желтым светом, в котором были видны серые клубы пара. Иглоголов посмотрел вверх, увидев лишь огромный квадратный тоннель из черных домов с балконами, устремлявшийся в черное замершее небо. На щеку брюнету упала капля. Закрыв глаза, могильщик замер под дождем, считая капли, коснувшиеся его тела. Лязг вдалеке, напомнивший о ночном госте, заставил Кёсо скрыться в ближайшем подъезде. Обвив колени руками, он уснул неподалеку возле еле-теплой батареи. В грязное облупившееся окно прорезался еле-видный свет.
***
Он не пошел домой. Впервые за этот год глаза его горели жизнью, Кёсо даже не знал, хорошо это было или плохо. Он, впервые за три месяца, не пошел на работу. Он бежал, как ополоумевший, по пустой улице, не обращая внимания на утренний холод и на то, что живот его болел от голода. Он подбежал к дому за пять минут и быстро взбежал на второй этаж, задыхаясь, ударил пять раз в дверь. Ему открыла молодая Соул в ночной рубашке, несколько изумленно оглядевшая утреннего гостя.
На столе стояло ровно две кружки. Ровно десять печений в вазе, один чайник и две ложки для одной пиалы с вареньем. Кёсо сидел на небольшой табуреточке, напротив него приземлилась девушка и взяла кружку чая.
-Почему ты просто не пришел на почту?
-Потому что она еще не работает, а после работы я туда не успею точно…
-И потому ты решил завалиться в шесть часов утра к почтовому работнику без приглашения?
-А…Сейчас шесть утра…? – он поспешно достал телефон, который показывал пятнадцать минут седьмого.
-Ладно…Ничего. Пей чай. Так, что ты хотел?
-Написать письмо сестре.
-А, да, точно, она на тебя жаловалась, что ты пропал…Как же это с твоей стороны грубо, Кёсо! – она мяла небольшую салфеточку в руках. В ответ он мог только промолчать, наблюдая за тем, как ровная и гладкая салфетка превращается в непонятную массу бумаги.
-Она так ждет твоего письма…Так что, это хорошо, что ты наконец-то взялся за голову! Я принесу тебе ручку и бумагу! – она вылетела из комнаты, разминувшись с молодым соулом в проеме, который прошел на кухню и ровно за четыре шага подошел к Кёсо, протянув пушистую руку. Иглоголов пожал ее и стрельнул у кошачьего сигарету, которые он не курил уже около двух дней.
На то, чтобы написать письмо ушло не больше двадцати минут, поблагодарив девушку за гостеприимство, немного нервную и почему-то переживавшую, он вышел из проема, даже забыв посчитать ступени и пролеты. Закусив сигарету, Кёсо подумал, что стоит пойти домой. Он уже подошел к остановке, как его окликнул голос. Обернувшись, брюнет увидел того самого соула.
-Эээй! Постой! – он ухватил иглоголова за плечо и попытался отдышаться, - Держи! Ты выронил! – и мохнатая рука разжала светящийся полупрозрачный телефон. Кёсо хлопнул по карманам, поняв, что вещь действительно его, он забрал предмет и поблагодарил соула за беспокойство.
-Заходи как-нибудь…Она беспокоилась, что ты все время один.
-Угу…А можно я у тебя еще сигарету возьму? Я никак не могу заглянуть в магазин…
-Конечно, - он протянул брюнету даже две, которые тот радостно убрал себе в куртку, - Слушай…Малу слишком нерешительная…, - он тоже начал мяться, - Нууу, последние два месяца…Это она писала тебе письма.
-То есть? Сестренка…?
-Твоя сестра умерла, понимаешь? – перебил он могильщика.
Что-то сломалось. Как будто часы, которые заставляли работать организм Кёсо и постоянно тикавшие, хрустнули и разбились. Глаза его стали мутными, он медленно развернулся и пошел к станции. Соул что-то пытался крикнуть в след, что-то неразборчивое, глухим эхом отдающее внутри Кёсо. Мимо пронесся нужный иглоголову поезд, чуть не сбив его сильным порывом воздуха. Пар все так же валил изо рта, все так же желтела трава на земле, все таким же замершим было небо. Сверху посыпал мелкий, как мука, снег. Стало, казалось, еще холодней. Подъехал второй поезд, не отличимый от предыдущего.
Единственная родная душа, существованию которой он так долго не уделял внимания, исчезла навсегда. Он - тот, кто мог заметить отсутствие вороны на площади и лишнюю трещину на здании, знавший сколько шагов потребуется, чтобы дойти до дома…Он не сумел отличить почерк родной сестры от подделки…Он не смог приехать на кладбище, хотя домой вернулся позднее, чем когда либо.
Ворох несвязанных мыслей крутился в голове, ровно в час ночи он подошел к входной двери, вставил ключ в замок и ровно за три оборота открыл ее.
Он набрал почти до краев ванну еле-теплой воды и долго сидел в ней, наблюдая за мельканием лампочки…Впервые его не беспокоило сколько раз она моргнула…
Квартира полностью была восстановлена тзоками. Ни следа ночного гостя, все такое же, как было вчера, на прошлой неделе и год назад. Очередное утро рабочего дня. Часы на кухне отбивали тот же ритм…Вдруг, Кёсо вскочил с табурета, схватил его и с криком швырнул в часы. Треснув, загудев, они разлетелись на части. Куски рухнули на пол, плиту и стол…Могильщик сполз по стене, закрыл глаза, подумав, что он как раз так же сполз по противоположной стене, когда порезал палец.
Утром шел снег. Наверное, в тот же день, что и в прошлом году, но Кёсо не жил здесь тогда и потому не мог знать наверняка. Хрустя замерзшими ногами в кроссовках, иглоголов поспешил на станцию и как раз успел на нужный поезд. Он ехал не на работу.
Кладбище покрывала тонкая вуаль снега, но этой пудре не прикрыть истинного лица места: надгробия, мертвенно-лиловые цветы, покрывшиеся инеем от холода, уродливые решетки ограды. Брюнет, пряча что-то за пазухой, судорожно стал ходить по кладбищу. Ему потребовалось три часа на то, чтобы найти нужное. Каждый день он проходил мимо, он, может, даже считал количество букв в имени, замечал пятна на новехоньком камне, но никогда не мог себе представить, что это – могила, где похоронена родная ему душа. Он никогда раньше не дарил сестре цветов. Теперь он вынул из-за пазухи пышный букет, тихонько опустил его на землю. Теперь он нашел время для того, чтобы встретиться. Кёсо улегся рядом с этой могилой, кончиками пальцев обвел ровно девять раз фотографию в овальной рамке. Сегодня копать было бесполезно: кирка осталась дома.
Когда он подошел к двери в квартиру, уставший и замерзший, то услышал игравшую внутри музыку, хотя патефона там отродясь не было. Иглоголов поспешил открыть дверь и войти внутрь. Теплая и скребущая старой пластинкой, музыка продолжала играть. Посреди комнаты стояла удивленная полосатая кошачья с банкой сгущенки в руках. Конец ложки торчал из ее рта. Она брякнула ушами.
-Кто ты? Как ты сюда попала?
-Тут кто-то живет разве? Прости, я не знала. Окно было открыто.
-Тут лежат мои вещи: разве непонятно, что у такой квартиры может быть хозяин?
-Нет. Знаешь, сколько таких в этом городе? Море! И все пустые. И потом, тут так грязно…
-Не важно. Найди себе другую, - он пристально смотрел на длинный хвост девочки, пока она не махнула им, спрятав за спину. Кёсо обошел кошачью.
-Раз, два, три, четыре…
-Что ты считаешь? – она выгнула хвост знаком вопроса.
-Полоски на твоем хвосте, не мельтеши! Раз, два, три…Шесть…Двенадцать. Разве ты никогда их не считала?
-Нет, - девочка зачерпнула еще сгущенки. Ложка исчезла во рту кошачьей. Пластинка переключилась на другую песню. Иглоголов замер, отошел от нее и упал на кровать, закрыв руками глаза и громко выдохнув. Ровно две минуты в комнате была слышна лишь музыка. Даже девочка так и замерла с ложкой во рту.
-Ты начал считать, чтобы не сойти с ума, но сходишь с ума уже потому, что не можешь перестать считать…
-Пф! Так и уехал бы! – и она облизнула палец, которым смахнула каплю молока с края банки.
Обычная мысль, настолько глупо-очевидная, заставила брюнета обратить внимание на гостью. Он глянул зеленым глазом сквозь пальцы на фигурку с длинным хвостом.
-Ладно, жадина. Я пойду искать себе комнату. А ты сиди тут один! – она закрыла крышку патефона, который тут же замер, и исчезла, не оставив ни следа своего пребывания. Лампочка сразу же стала безжизненно бледной. Кёсо подошел к окну, открыл его как мог широко. Потеплело с утра. Шел дождь, как обычно.
Внезапно, он вылез из окна на стену, сбежал со здания и прыгнул на соседнее, устремлявшееся в небо. Он мчался так, будто стоило ему остановиться, как он рухнет вниз. Сжав плотно зубы, иглоголов вскарабкался на крышу, разбежавшись, прыгнул к соседнему зданию и плюхнулся на его стену. Кёсо бежал еще выше, он уцепился за какую-то трубу над ней. И тут же перевернулся, спрыгнув на еще одну крышу. Все выше и выше, туда, куда раньше и не думал. Серое и безжизненно-застывшее небо приближалось и приближалось. Наконец, могильщик забрался по какому-то шпилю вверх, зарылся в облака…Когда он вырылся из них, то увидел синее небо, такого чистого цвета, без капли серого…Кёсо выкарабкался на длинную дорожку, огражденную с одной стороны высокой стеной. Пошел по не вперед, запыхавшийся, опираясь на сооружение.
Он глазел по сторонам, пытаясь найти хоть одну живую душу, но, сколько бы не вертелся и не искал что-то высоко в небе, там была лишь бесконечная синева. Вдруг, что-то врезалось в его грудь, что-то теплое, будто жидкое, оно рассыпалось на сотни светящихся брызг, прокатившихся по рукам и груди. Они тут же улетели куда-то прочь. Брюнет опустил голову и удивленно посмотрел вперед: яркие, напоминающие огни, звезды скользили в пространстве. Эта стая осветила все вокруг, создавая звонкий звук, напоминающий колокольчики. Кёсо затаил дыхание, уставившись в огоньки, он пытался поймать хоть один, как ребенок, хватая сгустки руками. Но все они проскальзывали мимо, касались тела или даже врезались в него. Теплые, так много, что сосчитать было невозможно. Наконец, иглоголов захлопнул ладонями одного, заворошившегося внутри, совсем еще крохотного, и прижал его к груди. Кёсо уселся на край дороги, свесив в пустоту ноги, улыбаясь, он заглянул одним глазом. Огонек трепыхался в ладонях, будто сердце, теплое и живое, он хотел вырваться и улететь прочь, к другим звездам. Кёсо выпустил его, загадав, что никогда не вернется в тот город…А еще он пообещал себе больше никогда не считать, чтобы не сойти с ума…
Он пошел вперед, по дороге, в неизвестность, закурив одну из сигарет, отданных ему соулом.
www.diary.ru/~Siltwater/p79666582.htm (Предыдущая версия по этой ссылке)
У меня весьма нелегкий период в жизни. Он связан с одним близким и почти родным мне человеком. И еще одним, погибшим почти два года назад...
Вороника на крыльце…
Она по ту сторону стекла,
И я бы открыл ей,
Если бы я знал, где здесь дверь… (Аквариум "Северный цвет")
***
пожалуйста, прочитайте...-Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Ровно десять ступенек в лестничном пролете. Ровно восемь секунд на то, чтобы их пробежать. Я знаю, что сейчас ровно 20 лет 3 месяца и 8 дней с моего рождения, я знаю, что идет уже третий месяц, с тех пор, как я здесь. Займет ровно пять минут и пятнадцать секунд, чтобы дойти до остановки. По пути мне встретятся 4 магазина…Нет, я не зануда. Я считаю все, потому что больше мне делать нечего. Небо багрово-серое от туч, опять будет идти дождь. В этом небе висят огромные конусоиды с никому не нужными домами. Кто бы тут жил. Ровно пять ступеней в последнем пролете, ровно 20 Серебрянных и 50 медников в кошельке…
Небо плакало, асфальтно-серое, оно всегда плакало. По краям дороги с обеих сторон росли ровно пятьдесят шесть деревьев с обрезанными ветками, будто горелые спички, воткнутые в землю. Здания, напротив, были, какими-то криво-косыми, какими здания быть не должны. Они не сливались с небом и асфальтом только благодаря более светлому оттенку. На пустынной улице больше никого не было. Раннее утро отличалось серостью и холодом.
-Раз, два, три, четыре, пять…Значит, 15 ворон на площади…
К станции с неприлично-ровным черным асфальтом подошел небольшой поезд, тоже черный, наполненный тзоками. Неизвестный тут же пересчитал их и точно установил, что в вагоне их ровно 37. Он уселся на лавочку, смотря в окно полузакрытыми глазами и не обращая на черных, как уголь, созданий. Тзоки здесь существовали только в ночной форме. Окно запотело от теплого дыхания, разные глаза уставились вперед, надеясь найти хоть что-то, чего не было вчера. На темно-сером асфальте были еще более темные лужи воды, гладкие, будто кто-то специально прошелся по их глади утюгом, точно столько же на каждой улице, сколько и вчера. Точно столько же столбов, окон, указателей, остановок. Небо было такого же оттенка, что и вчера. Вагон шел с той же скоростью, и ровно в то же время, что и вчера, прибыл на станцию, на которой юноша вышел. Он сделал ровно столько шагов, сколько сделал вчера, до калитки кладбища…
Из ровных правильных клумб торчали все те же цветы, того же назойливо-мертвого изрозова-фиолетового оттенка. Тихое и спокойное, место освещал лишь принесенный приехавшим могильщиком огромный фонарь. Юноша подошел к пустому месту, размерил пространство метр на два метра и тридцать сантиметров.
На лепестки неизвестных цветов упала горсть грязи, измазавшая их. Скинув с себя куртку и достав лопату, неизвестный начал долбить тяжелую и жирную грязь, которая походила на один большой ломоть мяса, который разрезать казалось невозможным.
Скоро рубашка и футболка уже валялись где-то наверху, топча дно будущей могилы, неизвестный думал, что еще пара лопат, и она будет ровно метр глубиной. Уставший, он вылез на поверхность, передохнул.
-Ровно на пять клумб посадить цветы…Ровно ведро воды нужно вылить на каждую клумбу…Ровно три еще выкопать. И, возможно, еще одну…
Ровно в девять вечера он уехал обратно, ровно за семь секунд поднялся на третий этаж своего пустого и холодного, черного дома. Скинув одежду, он хлопнулся возле чуть теплой батареи.
-Десять сигарет. Это ровно на завтра… - сказал он, закурив одну из них. Закрыв глаза, вытерев рукой грязное и сырое лицо, он ладонью прошелся по челке, обнажив лоб. Он закрыл глаза и пустил облако серого и едкого дыма…Ровно три часа на то, чтобы просто посидеть…Ровно семь – на то, чтобы выспаться…
***
Он проснулся как раз вовремя: ровно в семь часов утра. Открыл глаза, вытянул руку, смотря на пальцы.
-Раз, два, три, четыре, пять. И на той, смею предположить, точно столько же… - Фыркнув, он поднялся с пола и глянул в зеркало прямо напротив него. Неизвестный провел по шипастой голове, попробовав пригладить свои пыльного темного иссиня-зеленого цвета волосы. Не получилось.
–Раз, два, три, четыре…Десять шагов до кухни…На столе три мухи. Раз, два, три, четыре…Десять, одиннадцать…Двадцать, нет, Двадцать одна крошка на столе, - бормотали губы. Он отрезал ровно два совершенно одинаковых куска хлеба и сделал из них бутерброды. Часы тикали пружинисто ровно с тем же назойливым постоянством, насколько помнил хозяин, ровно шестьдесят раз за минуту. Он налил до краев чашку кофе, сделав ровно три шага до плиты с чайником и за столько же вернулся. Неизвестный еще раз глянул на руку. Внезапно, он выхватил нож и ударил лезвием средний палец. Разумеется, не отрубил…Взвыв, он выбросил нож из рук на пол, спешно стащил полотенце, опрокинув кофе, замотал рану. Иглоголов прижался к стене, сполз по ней вниз, прикрыв глаза. Медленно, он распахнул веки.
-Раз, два…Пять…Шесть капель крови на полу…триста двадцать один, триста двадцать два, триста двадцать три… - стал он считать сколько секунд будет течь со стола кофе.
***
Письмо в почтовом ящике. Снова. Как всегда в пятницу пришло письмо от старшей сестры.
-Кёсо, - прочитал он, изображая девичий голос, - Когда ты приедешь? Я жду твоего письма вот уже целый год…
Скомкав его и прихлопнув ровно четыре раза, иглоголов швырнул его в угол, где валялось уже сорок восемь примерно таких же.
Он опоздал на поезд, на который обычно садился. Он замерз, пока ждал второй, выдыхая мертвенно-белые клубы пара изо рта. Он зашел в ужасно-холодный и пропахший металлически-грязным запахом вагон, в котором было ровно сорок пять тзок, и устроился у окна, уперевшись лбом в стекло. Под лапами какой-то Дитя дождя, усевшейся напротив, вертелся старый сухой листочек. Иглоголов уставился в этот листочек, думая, сколько понадобится секунд, чтобы она смела его хвостом. Но ни хвост, ни сквозняк не смогли сдвинуть чуть колышущийся листочек, будто приклеенный к тому месту, где он лежал.
Если верить градуснику, то на улице стоял ровно ноль по Цельсию. Легенькая курточка, влажная еще, не спасала от кривых и колючих лап могильного холода. Лопата, прогибаясь, почти ломалась от каждого удара по мерзлой земле. Земля хрустела, будто все ее кости ломались под натиском иглоголова. Рука ныла, а повязка испортилась окончательно, древко натерло руки до мозолей.
Добавилось еще пять могил на черном от тяжелой земли, идеально-квадратном кладбище.
-Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть! – повторял задыхающийся голос, уставший. Руки дрожали, а древко покрывали красные подтеки… Начинался дождь, быстро превратившийся в настоящий ливень. Порывистый ветер заливал грязью лицо, хлестал кнутами спину…Могилу наполняло грязной водой и жирной размокшей глиной. С трудом давалась ему каждая лопата. Сражаясь с землей, как с монстром, могильщик со всей силы вонзал ее в глинистую плоть, будто каждый раз это был последний удар, на который он способен. Волосы налипли на сырое лицо. Одежда набухла и обвисла. Выкинутая футболка, которую Кёсо стянул наконец с себя, хлопнулась на землю наверху, будто содранная кожа.
-Семьдесят девять…Восемьдесят…Восемьдесят один…Восемьдесят две лопаты, - сказал он, закончив копать, и выкинул лопату на поверхность. Иглоголов поднял голову вверх ровно на десять секунд и замер с закрытыми глазами под холодным дождем. Он прижал уши. Тучи застыли на вечно-сером небе неподвижно…Наверное, они были теми же, которые висели над этой могилой вчера. Кёсо покачнулся и, как пораженный, упал прямо в могилу, положив на грудь больные руки…
-Раз, два, три… - он снова что-то считал, - День за днем…Восемь, девять…Даже палец себе не могу отрезать…Двенадцать…Чтобы хоть что-то сделать…Пятнадцать…Не столь раздражающим…Шестнадцать…
На этой цифре он закрыл утомленные утренними пробуждениями глаза.
Он открыл их и понял, что вокруг стало темно, точно как саркофаге. Однако, холодная вода, в которой расплывались волосы, и облака, застывшие неподвижно в небе, давали понять, что он все еще там, где закрывал глаза. Вдруг, на его и без того грязное лицо упало что-то зернистое и холодное. Вскочив, Кёсо увидел могильщика-Соула, который держал в руке его же лопату с землей.
-А я уж подумал, что ты умер, Постоянно-что-то-считающий…Руки даже на груди скрестил…
Иглоголов хотел накричать, избить старика до полусмерти и закопать заживо, но ничего не стал даже говорить, молча взял свои вещи и ушел с кладбища…Ровно за сорок семь шагов.
Добираться пешком не пришлось. Темный поезд, полный ночных духов, медленно катил вперед. Кёсо уперся лбом в поручень, так как все сидячие места были заняты, закрыв глаза, он даже не хотел и не мог сейчас ничего считать, старался только не упасть на железный пол. Ничего не видно за окном, впрочем, брюнета это не волновало.
Выйдя на нужной станции, Кёсо понял, что вышел совсем не на той, которая была нужна, а на предыдущей. Он шел по пустой и полной черных и холодных луж дороге, считая шаги. С каждым его шагом на этой улице тухли две лампы, а другие две, впереди, начинали еле-еле теплиться, будто, не успев родить свет, они его убивали. Гудели гнутые провода без столбов, извивающиеся причудливыми вареными макаронинами в воздухе. Руки безвольно свисали вниз…
-Сто пятьдесят три шага, двадцать одна лампочка, сто пятьдесят четыре шага, двадцать три лампочки… - он считал уже нехотя, просто потому, что не мог не считать. Вперед вела большая лестница, одиноко торчавшая среди темного неба.
Он насчитал тридцать три ступеньки на лестнице, еще пятнадцать шагов до дома. Он поднялся домой, открыл дверь…вошел…Шлепнула вода, хрустнуло стекло под ногами. Дождь, который ударил прямо в окно, пробил его и наполнил пол, потолок, противоположную стену лужами черной блестящей воды. Мало думая об этом, Кёсо мертвым грузом упал на сырую кровать и уснул.
***
Следующий день был мукой. Руки болели, глаза – слипались, он сам будто полыхал огнем изнутри. Кёсо, перебравшись на потолок и рухнув у стены, нашел пульт, включил стоящий одиноко в углу телевизор, но в экране показался только белый шум…Глупо уставившись в него, иглоголов просидел почти весь день, пока голод не прогнал его к холодильнику, а чешущаяся голова – в ванную. Если спросить его потом, то он и не вспомнит этого дня. Ровно, как и второго, точно такого же. В окне все так же замерли тучи на неподвижном небе.
Кёсо проснулся в третьем часу ночи от грохота и скрежета. Что-то капало и чавкало. Он открыл глаза и едва успел увернуться от четырех острых лезвий, воткнувшихся в стену. Два пылающих черным огнем глаза уставились на него, звенели напоминающие сабли когти, хозяин их рычал, виляя, как кот, горящим хвостом. Из клыкастой пасти капала слюна.
«Черный…! Я – покойник!» - пронеслось в голове у брюнета. Рыкнув, эльф кинулся вперед, разнес телевизор на мелкие кусочки четырьмя ударами когтей. Создание, лязгая задними, рвануло к жертве, намереваясь растерзать ее. Иглоголов перекатился, спрыгнул на пол, выхватив лопату, он огрел Черного по морде. Тот взвыл, помотал головой и хотел сожрать наглеца…Но противник исчез из поля зрения.
Кёсо выпрыгнул в окно, как мог быстро, побежал по стене и скрылся где-то в проулке. В монолитной темноте он не разбирал пути, ощущая лишь сердцебиение, слыша удары ботинок об асфальт и свое бешеное дыхание, настолько раздражающе-ритмичное.
Он вновь стал видим, упал на колени на асфальте, задыхаясь. Ровно сто одиннадцать ударов в минуту совершало его сердце. Лампочка где-то вверху едва светила болезненным желтым светом, в котором были видны серые клубы пара. Иглоголов посмотрел вверх, увидев лишь огромный квадратный тоннель из черных домов с балконами, устремлявшийся в черное замершее небо. На щеку брюнету упала капля. Закрыв глаза, могильщик замер под дождем, считая капли, коснувшиеся его тела. Лязг вдалеке, напомнивший о ночном госте, заставил Кёсо скрыться в ближайшем подъезде. Обвив колени руками, он уснул неподалеку возле еле-теплой батареи. В грязное облупившееся окно прорезался еле-видный свет.
***
Он не пошел домой. Впервые за этот год глаза его горели жизнью, Кёсо даже не знал, хорошо это было или плохо. Он, впервые за три месяца, не пошел на работу. Он бежал, как ополоумевший, по пустой улице, не обращая внимания на утренний холод и на то, что живот его болел от голода. Он подбежал к дому за пять минут и быстро взбежал на второй этаж, задыхаясь, ударил пять раз в дверь. Ему открыла молодая Соул в ночной рубашке, несколько изумленно оглядевшая утреннего гостя.
На столе стояло ровно две кружки. Ровно десять печений в вазе, один чайник и две ложки для одной пиалы с вареньем. Кёсо сидел на небольшой табуреточке, напротив него приземлилась девушка и взяла кружку чая.
-Почему ты просто не пришел на почту?
-Потому что она еще не работает, а после работы я туда не успею точно…
-И потому ты решил завалиться в шесть часов утра к почтовому работнику без приглашения?
-А…Сейчас шесть утра…? – он поспешно достал телефон, который показывал пятнадцать минут седьмого.
-Ладно…Ничего. Пей чай. Так, что ты хотел?
-Написать письмо сестре.
-А, да, точно, она на тебя жаловалась, что ты пропал…Как же это с твоей стороны грубо, Кёсо! – она мяла небольшую салфеточку в руках. В ответ он мог только промолчать, наблюдая за тем, как ровная и гладкая салфетка превращается в непонятную массу бумаги.
-Она так ждет твоего письма…Так что, это хорошо, что ты наконец-то взялся за голову! Я принесу тебе ручку и бумагу! – она вылетела из комнаты, разминувшись с молодым соулом в проеме, который прошел на кухню и ровно за четыре шага подошел к Кёсо, протянув пушистую руку. Иглоголов пожал ее и стрельнул у кошачьего сигарету, которые он не курил уже около двух дней.
На то, чтобы написать письмо ушло не больше двадцати минут, поблагодарив девушку за гостеприимство, немного нервную и почему-то переживавшую, он вышел из проема, даже забыв посчитать ступени и пролеты. Закусив сигарету, Кёсо подумал, что стоит пойти домой. Он уже подошел к остановке, как его окликнул голос. Обернувшись, брюнет увидел того самого соула.
-Эээй! Постой! – он ухватил иглоголова за плечо и попытался отдышаться, - Держи! Ты выронил! – и мохнатая рука разжала светящийся полупрозрачный телефон. Кёсо хлопнул по карманам, поняв, что вещь действительно его, он забрал предмет и поблагодарил соула за беспокойство.
-Заходи как-нибудь…Она беспокоилась, что ты все время один.
-Угу…А можно я у тебя еще сигарету возьму? Я никак не могу заглянуть в магазин…
-Конечно, - он протянул брюнету даже две, которые тот радостно убрал себе в куртку, - Слушай…Малу слишком нерешительная…, - он тоже начал мяться, - Нууу, последние два месяца…Это она писала тебе письма.
-То есть? Сестренка…?
-Твоя сестра умерла, понимаешь? – перебил он могильщика.
Что-то сломалось. Как будто часы, которые заставляли работать организм Кёсо и постоянно тикавшие, хрустнули и разбились. Глаза его стали мутными, он медленно развернулся и пошел к станции. Соул что-то пытался крикнуть в след, что-то неразборчивое, глухим эхом отдающее внутри Кёсо. Мимо пронесся нужный иглоголову поезд, чуть не сбив его сильным порывом воздуха. Пар все так же валил изо рта, все так же желтела трава на земле, все таким же замершим было небо. Сверху посыпал мелкий, как мука, снег. Стало, казалось, еще холодней. Подъехал второй поезд, не отличимый от предыдущего.
Единственная родная душа, существованию которой он так долго не уделял внимания, исчезла навсегда. Он - тот, кто мог заметить отсутствие вороны на площади и лишнюю трещину на здании, знавший сколько шагов потребуется, чтобы дойти до дома…Он не сумел отличить почерк родной сестры от подделки…Он не смог приехать на кладбище, хотя домой вернулся позднее, чем когда либо.
Ворох несвязанных мыслей крутился в голове, ровно в час ночи он подошел к входной двери, вставил ключ в замок и ровно за три оборота открыл ее.
Он набрал почти до краев ванну еле-теплой воды и долго сидел в ней, наблюдая за мельканием лампочки…Впервые его не беспокоило сколько раз она моргнула…
Квартира полностью была восстановлена тзоками. Ни следа ночного гостя, все такое же, как было вчера, на прошлой неделе и год назад. Очередное утро рабочего дня. Часы на кухне отбивали тот же ритм…Вдруг, Кёсо вскочил с табурета, схватил его и с криком швырнул в часы. Треснув, загудев, они разлетелись на части. Куски рухнули на пол, плиту и стол…Могильщик сполз по стене, закрыл глаза, подумав, что он как раз так же сполз по противоположной стене, когда порезал палец.
Утром шел снег. Наверное, в тот же день, что и в прошлом году, но Кёсо не жил здесь тогда и потому не мог знать наверняка. Хрустя замерзшими ногами в кроссовках, иглоголов поспешил на станцию и как раз успел на нужный поезд. Он ехал не на работу.
Кладбище покрывала тонкая вуаль снега, но этой пудре не прикрыть истинного лица места: надгробия, мертвенно-лиловые цветы, покрывшиеся инеем от холода, уродливые решетки ограды. Брюнет, пряча что-то за пазухой, судорожно стал ходить по кладбищу. Ему потребовалось три часа на то, чтобы найти нужное. Каждый день он проходил мимо, он, может, даже считал количество букв в имени, замечал пятна на новехоньком камне, но никогда не мог себе представить, что это – могила, где похоронена родная ему душа. Он никогда раньше не дарил сестре цветов. Теперь он вынул из-за пазухи пышный букет, тихонько опустил его на землю. Теперь он нашел время для того, чтобы встретиться. Кёсо улегся рядом с этой могилой, кончиками пальцев обвел ровно девять раз фотографию в овальной рамке. Сегодня копать было бесполезно: кирка осталась дома.
Когда он подошел к двери в квартиру, уставший и замерзший, то услышал игравшую внутри музыку, хотя патефона там отродясь не было. Иглоголов поспешил открыть дверь и войти внутрь. Теплая и скребущая старой пластинкой, музыка продолжала играть. Посреди комнаты стояла удивленная полосатая кошачья с банкой сгущенки в руках. Конец ложки торчал из ее рта. Она брякнула ушами.
-Кто ты? Как ты сюда попала?
-Тут кто-то живет разве? Прости, я не знала. Окно было открыто.
-Тут лежат мои вещи: разве непонятно, что у такой квартиры может быть хозяин?
-Нет. Знаешь, сколько таких в этом городе? Море! И все пустые. И потом, тут так грязно…
-Не важно. Найди себе другую, - он пристально смотрел на длинный хвост девочки, пока она не махнула им, спрятав за спину. Кёсо обошел кошачью.
-Раз, два, три, четыре…
-Что ты считаешь? – она выгнула хвост знаком вопроса.
-Полоски на твоем хвосте, не мельтеши! Раз, два, три…Шесть…Двенадцать. Разве ты никогда их не считала?
-Нет, - девочка зачерпнула еще сгущенки. Ложка исчезла во рту кошачьей. Пластинка переключилась на другую песню. Иглоголов замер, отошел от нее и упал на кровать, закрыв руками глаза и громко выдохнув. Ровно две минуты в комнате была слышна лишь музыка. Даже девочка так и замерла с ложкой во рту.
-Ты начал считать, чтобы не сойти с ума, но сходишь с ума уже потому, что не можешь перестать считать…
-Пф! Так и уехал бы! – и она облизнула палец, которым смахнула каплю молока с края банки.
Обычная мысль, настолько глупо-очевидная, заставила брюнета обратить внимание на гостью. Он глянул зеленым глазом сквозь пальцы на фигурку с длинным хвостом.
-Ладно, жадина. Я пойду искать себе комнату. А ты сиди тут один! – она закрыла крышку патефона, который тут же замер, и исчезла, не оставив ни следа своего пребывания. Лампочка сразу же стала безжизненно бледной. Кёсо подошел к окну, открыл его как мог широко. Потеплело с утра. Шел дождь, как обычно.
Внезапно, он вылез из окна на стену, сбежал со здания и прыгнул на соседнее, устремлявшееся в небо. Он мчался так, будто стоило ему остановиться, как он рухнет вниз. Сжав плотно зубы, иглоголов вскарабкался на крышу, разбежавшись, прыгнул к соседнему зданию и плюхнулся на его стену. Кёсо бежал еще выше, он уцепился за какую-то трубу над ней. И тут же перевернулся, спрыгнув на еще одну крышу. Все выше и выше, туда, куда раньше и не думал. Серое и безжизненно-застывшее небо приближалось и приближалось. Наконец, могильщик забрался по какому-то шпилю вверх, зарылся в облака…Когда он вырылся из них, то увидел синее небо, такого чистого цвета, без капли серого…Кёсо выкарабкался на длинную дорожку, огражденную с одной стороны высокой стеной. Пошел по не вперед, запыхавшийся, опираясь на сооружение.
Он глазел по сторонам, пытаясь найти хоть одну живую душу, но, сколько бы не вертелся и не искал что-то высоко в небе, там была лишь бесконечная синева. Вдруг, что-то врезалось в его грудь, что-то теплое, будто жидкое, оно рассыпалось на сотни светящихся брызг, прокатившихся по рукам и груди. Они тут же улетели куда-то прочь. Брюнет опустил голову и удивленно посмотрел вперед: яркие, напоминающие огни, звезды скользили в пространстве. Эта стая осветила все вокруг, создавая звонкий звук, напоминающий колокольчики. Кёсо затаил дыхание, уставившись в огоньки, он пытался поймать хоть один, как ребенок, хватая сгустки руками. Но все они проскальзывали мимо, касались тела или даже врезались в него. Теплые, так много, что сосчитать было невозможно. Наконец, иглоголов захлопнул ладонями одного, заворошившегося внутри, совсем еще крохотного, и прижал его к груди. Кёсо уселся на край дороги, свесив в пустоту ноги, улыбаясь, он заглянул одним глазом. Огонек трепыхался в ладонях, будто сердце, теплое и живое, он хотел вырваться и улететь прочь, к другим звездам. Кёсо выпустил его, загадав, что никогда не вернется в тот город…А еще он пообещал себе больше никогда не считать, чтобы не сойти с ума…
Он пошел вперед, по дороге, в неизвестность, закурив одну из сигарет, отданных ему соулом.
@музыка: Antimatter - Legions (она ассоциируется у меня с рассказом)
@настроение: Не представляете насколько плохое
@темы: Ода одиночеству, Мазня моя, Кёсо
-
-
25.09.2009 в 17:26Я читала чуть ли не со слезами на глазах... Даже не знаю что ещё сказать, слов не хватает...
Молодец!!!
-
-
25.09.2009 в 17:35-
-
25.09.2009 в 17:40-
-
25.09.2009 в 18:12-
-
25.09.2009 в 18:21-
-
25.09.2009 в 18:24-
-
15.10.2009 в 22:31Извини, если чего не так написала) Правда, очень понравилось
-
-
16.10.2009 в 15:44Если признаться, то это - единственная написанная мною вещь, которая, мне нравится и, на мой взгляд, завершена.
Передать серость и однообразность для меня было довольно легко, потому что я в этот период времени ощущала себя именно так. Сейчас мне лучше...Хотя все равно хотелось бы вырваться куда-то, что-то изменить в этой крохотной жизнишке...Но у меня не хватает на это силы воли
-
-
16.10.2009 в 19:30У меня тоже совсем мало написанных вещей, которыми я полностью довольна, и считаю их целостными.
А что там за загадка?)
-
-
16.10.2009 в 19:57Мешают привычки, страхи, стереотипы, системы, в которые ты загнан и слишком к ним привык. А вот освободиться от всего этого - ещё та задачка)) вот-вот
-
-
16.10.2009 в 21:53В конце он вообще отказывается от пересчитывания свего подряд...
Рассказ действительно завершон и ничего больше к нему не добавишь, и не вычеркнеш)) молодчинка)))
-
-
16.10.2009 в 21:56-
-
16.10.2009 в 23:31-
-
26.09.2011 в 05:43-
-
26.09.2011 в 12:15-
-
26.09.2011 в 14:16-
-
26.09.2011 в 14:36А вообще, если вам интересна моя писанина - эпиграф рабочий) правда у меня мало завершенных работ.
-
-
26.09.2011 в 20:11-
-
26.09.2011 в 20:23-
-
26.09.2011 в 21:15(ссыль writercenter.ru/project/ailonve_prolog/2257.htm...)
-
-
26.09.2011 в 21:50оооо...*видит отсылки к Кэроллу*
-
-
27.09.2011 в 05:21