А в это самое время статически сжатый воздух действует как едущая на такси весна
Да, то, о чем я говорила. Белая комната. Я не буду писать ничего лишнего...Я думаю, комментарии к рассказу излишни. Скажу только, что по плану этот рассказ как раз перед моим вторым рассказом, про Кёсо, которому я еще не придумала особого названия.
а дальше много букв. В ворде у меня 27 страниц заняло
Пустая и белая комната, ядовитого белого цвета, жгущего глаза. Белый квадрат, светлый настолько, что едва ли в нем можно различить углы, освещенная химическим и искусственным галогеновым светом. Холодная…В ней тикают часы. Где они? Потерялись…Но пусть их не видно, отчетливо тикают они, отсчитывая секунды.
Шорох…
Она подтянет ноги, подует на свои руки с проступившими синими венами под тонкой белой кожей. Она перелиснет страницу книги в белой обложке. Она еще плотнее укроется кроваво-красным пледом, благодаря которому ее фигурка различима.
Она потерялась в комнате и в буквах, может, ее потеряли в бесконечной белизне или она потеряла причину своего нахождения здесь, но это не важно: важен завывающий ветер за окном, шелест страниц, тиканье часов и холод, от которого не спасут ни плед, ни теплая батарея… Пройдет еще очень много времени, пока она закроет книгу и вздохнет с облегчением, протерев уставшие глаза, поднимется с пола и кинет на него плед. Сжавшись и сгорбившись, она тронет стену и раскинет оказавшиеся там жалюзи. Окно полностью затянуто белоснежным и ровным инеем…
Как замечательно возвращаться домой…Хотя, можно ли это место назвать домом теперь? Тео никогда там не был, потому что родители пару лет назад только переехали из небольшого города на окраине Тигкоуаля в необычный дом, который летает в небе по заданному ему маршруту. Он должен быть большим, населенным почти сотней жителей, включая детишек, молодежь и Пофи – старушку-соседку.
А где был мальчик? Ну, городок, где он раньше жил, был слишком маленьким для школы, потому его отправили в интернат. Прошлое лето он так и не попал к родителям – чтобы не мешаться, а работников там было и так достаточно, он поехал в гости к одному другу. Тео пообещал одноклассникам, что сделает кучу фотографий и покажет им потом, что приедет в школу, где он, благо, сдал последний экзамен.
Дорога в поезде, ночевки в чистых, но все равно пахнущих кем-то еще саркофагах и кроватях, шум колес, уже набивший оскомину – все это было позади. Он шел со станции по заснеженной дороге, морщась и кутаясь плотней в форменную куртку. Даже змеиная голова, которой оканчивался его хвост, предательски нырнула под одежду. Ветер мощным потоком старался сбить бедную химеру куда-нибудь в сугроб, но тот уверенно шагал черными лапками по небольшой тропинке. Он уже проклинал все на свете: жители Онура не любят ни холода, ни мокнуть от снега, набивающегося за шиворот, но мальчик мог только ворчать и ругать мерзкую погодку. Он уже думал, что никогда не доберется до входа, когда лбом уперся во что-то твердое…наверное, дверь…Потирая ушиб, он ощупал препятствие, стараясь не морщиться: и правда дверь! Большая, из черного дерева (наверняка пахнет смолой на солнцепеке!), здоровая, с глазком размером почти с хорошую чайную чашку. Тео поправился, отряхнул с себя снег и нащупал звонок.
Вахтер, бывший растрепанным старичком, напоил его тут же горячим чаем с вареньем, вручил длиннющий полосатый шарф, извинялся очень долго, поправляя очки, упорно не сидевшие на кошачьем носу, сказал, что придется подождать до вечера. По рассеянности своей (а годов дедушке было уже не мало) потерял запасные ключи. Тео, конечно, поворчал на этого мужчину, постоянно шмыгающего носом и вертящего ушами, но поделать тут ничего не мог, охваченный любопытством, отпросился погулять и исследовать здание. Не сидеть же, в конце концов в вахтерке, вдыхая запахи засаленной шубы, сигаретного дыма, пропитавшего обивку, слушая местное радио, вещающее без остановки новости!
Пахло тут особенно…Лаком, старым деревом, немного – нафталином. Все было таким домашним и уютным, совсем не как в общежитии. Тео, шикнув на змею-хвост, трусливо обвившуюся вокруг его ноги, пытался не замечать, как жутко поскрипывает половая доска под ногами: не хотелось бы рухнуть в ванную какой-нибудь леди, которая потом за ухо притащит его к родителям. Но, как только химера понял, что провалом куда-нибудь вниз этот звук не грозит, он стал уверенно шагать по просторным помещениям, виляя довольной змеиной головой кончика своего хвоста в разные стороны…
Немного стесняясь своей дурашливости, он делал все, что не позволяли в интернате: катался вниз по широким перилам лестниц, носился по длинным коридорам, открывал в них окна и свешивал вниз ножки, ловя снежинки и топя их своим дыханием. Он даже пообкусал какой-то цветок, точно такой же, который им строго-настрого запрещали есть, потому что «может, оно и съедобно и вкусно, но интерьер портить негоже».
-Что бы они понимали в цветах! – думал Тео, поднимаясь еще выше, на самый верхний этаж, он же чердак. Чуткие уши тут же уловили мышиную возню, потому, скинув рюкзак у входа, мальчик принялся охотиться на них.
Он представлял, что он – настоящий охотник, что если намазать лицо гуталином, вскарабкаться на шкаф и, затаившись, поглядеть на мышей, можно почти стать настоящим хищником на пике какой-нибудь горы. Он спрыгивал с этого шкафа, воображая, как могли бы потоки воздуха скользить по телу в полете, но лапы пружинили об пол раньше, чем Тео успевал насладиться этим ощущением. Мыши тут же разбегались в стороны с громким писком, а сам химера прислушивался: только бы никто не поймал его за детскими играми.
Наконец, когда живность окончательно забилась по углам, химера вскарабкался на крышу. Несмотря на эту противную бурю и скользкую черепицу под лапами, он все же, преобразив руки в когтистые лапы, вскарабкался на гребень, вытянувшись и всматриваясь вдаль. Переметаемые снежными потоками просторы Солулы с ее речками, лесами и гигантскими пространствами тянулись вперед на тысячи километров. По ним, переезжая с одного конусоида на другой, двигался поезд, гудя и стуча колесами. Шарф, подаренный вахтером, размотали ветер и охота, он, почти как флаг, развевался на ветру красно-белой полоской. Жмурясь на снег, мальчик замер, обдуваемый потоками холодного ветра и тучами бешеных снежинок…Он поймал несколько на черную пушистую ладонь. Снежинки сверкнули и, от теплого дыхания, тут же растаяли. Казалось, что еще минутка, буквально мгновение, и случится чудо, но, сколько бы он не стоял, замерзая, ничего не происходило…
-Тео! – послышался знакомый голос, - Слезай немедленно! Ты можешь поскользнуться! Отсюда высоко падать!
Мама терла его голову махровым полотенцем, совершенно не думая об ушах, рогах (между прочим, тоже не любящих подобные экзекуции!) и бровях, которые она готова была выдрать с корнем, только бы просушить. Она заставила засунуть лапы в таз с водой и закусить градусник.
-‘аам! ках ‘удто мы – ‘астоашие Онурсы!
-Настоящие мы или нет, но соулами это нас еще не сделало! И это точно не значит, что тебе можно разгуливать на такой верхотуре! Считай это своим наказанием.
-‘а я што ‘аз лазал по к’ыше ф шхоле!
-Вот бы радости-то было, если бы ты упал, и нам прислали твое сложенное гармошкой тело! Зато компактно! Сунул в сумку, и…
-Футошки у те’я, ‘аам!
Отец молча читал, он, обычно, дал бы ему ремня, но сам грешил в его возрасте любовью полазать, побегать…и вообще тем, что жене его не стоило знать, хотя бы чтобы она ему не елозила по голове полотенцем…Ну, или не надавала чем потяжелей…
Комната Тео была как раз над гостиной, в нее изобретательные конструкторы решили не спускать лестницу, а просто врезали дверь в потолок. Между прочим, было очень удобно оттуда наблюдать за тем, что происходит внизу, а высокие потолки не мешали свесить ножки и даже поставить напольную лампу при входе, которая же служила люстрой для тех, кто был на полу. Родители даже кинули коврик, чтобы их чадо не ляпало побелку своими лапами. Конечно, отпечатки на потолке, может, и забавно, но отец, как беливший потолок, был абсолютно против.
Помещение оказалось большим и, между прочим, весьма теплым, хоть пахло оно кем-то чужим и после ремонта казалось совсем необжитым. Он долго бродил, разглядывал принесенные ему книги, вещи на полках, изогнутые стулья с деревянными подлокотниками, листья, застрявшие между рам, большие бронзовые часы, в которых крутились шестеренки. Он повесил шарф на стул, скинул с себя форменный пиджак и, взяв с полки крошечную круглую шкатулку, раскинулся с ней на большой кровати. Он завел механизм, прикрыл глаза, прислушиваясь к тонким трелям мелодии.
***
Она бродила по кругу, не отходя далеко ни от окна, ни от пледа, ощущая почему-то, что если отойдет, то окончательно потеряется в бесконечной белизне комнаты. Она не раз оглядывалась вперед, но тут же отворачивалась.
-Это безумие, - говорила она себе, продолжая ходить, ломать пальцы и кусать губы. Она совсем замерзла.
Что она тут делает?
Вдруг, углом глаза она приметила в углу напротив что-то необычное, отчего зрачки резко расширились, а на лице мелькнула тревога. Она вцепилась крепче в крошащийся под пальцами подоконник, какой-то странный, будто из мела, и подумала, что если она не пойдет вперед сейчас, то, верно, навсегда останется тут, и потом…
«Может, это выход?» - но она еще долго не решалась, сжимая кулачки и потирая пальчики, наконец, вдохнула побольше воздуха и сделала шаг вперед. Под ногой что-то мягкое и пушистое, во что босая стопа зарылась полностью…
-Ковер, - сказала она, ощупав его. Было жутковато потеряться в этой белизне, но, пересилив себя, вайяту еще раз шагнула вперед, стараясь не потерять из виду очертания какой-то вещи… Она медленно шла по одной линии, стараясь ставить стопу к стопе, но, в итоге, решила, что так будет медленно и побежала к предмету, вдруг, запнулась обо что-то и упала на пол, чуть не разбив себе нос. Вещь, попавшая под ногу, перекатилась на бок, открылась, показывая красный бархат, и брякнула чем-то внутри. Шипя и потирая ушибленную лодыжку, белоголовая уже хотела швырнуть этим предметом в стену, но, потянувшись, увидела маленький ключик на цепочке, прикрепленный к корпусу. Она подняла вещь, понимая, что нашла музыкальную шкатулку. Не долго думая, девочка повертела его в руках и завела ключиком, устроившись рядышком на мягкий и неожиданно-теплый ковер…Тонкие-тонкие звуки, будто капли дождя, посыпались из шкатулки. Черные ноты поднимались вверх невесомыми тонкими пластинками и рассыпались в воздухе, будто капли краски в воде. На минуту показалось, что подул теплый ветерок, который ворошил ей волосы, который шелестел выросшими в белую траву мохнушками ковра. И что сама она сидит не на полу, а на качели, ни к чему не прибитой, просто болтающемся на цепях сидении, отталкиваясь от теплого песка и наслаждаясь полетом. Ветер пах водными лилиями…
Но, опускаясь в очередной раз, она уловила темное пятно впереди и услышала голос позади. Резко затормозив и чуть не слетев с сиденья, она ощутила, как запах цветов сменился сильным дымным, будто жгли бумагу. Жутковатый по своему виду мальчишка уставился своими козьими глазами и замахал ушами. Она зашипела, скаля зубы, прижимая уши, переливаясь синими разводами, и отскочила в сторону.
-Чего ты шипишь-то?
-Кто ты? Странно…А я думала, что в снах снятся знакомые существа…Я никогда тебя не видела.
-Аналогично…Что ты тут делаешь? И…тем более, почему задаешь такие странные вопросы для сновиденья?
-Качаюсь…Ну, и вижу сон. Я не могу быть сновиденьем, ведь я тоже сплю!
-Да ну? Брось…Сейчас мама разбудит меня, позовет на ужин…
-Я что, так похожа на плод твоего воображения?
Он подошел к ней, нахохлившейся, перетекающей уже красными волнами недовольства, хотел потрогать ее, но девочка, как ошалелая, цапнула его за палец, оставив там пару глубоких царапин.
-Эй! Чего кусаешься! – вдруг, что-то потрясло его, и мальчик рассыпался на ленты и туман, исчезнувшие в холодном снежном воздухе. Она тут же проснулась, ахнув.
***
-Я? Кусаюсь? Ты чего, Тео?
-М? – мальчик понял, что стоит посредине комнаты, - А почему я не в кровати?
-Наверное, потому что лунатишь и говоришь во сне! – брат был как всегда прямым, как бык, идущий в атаку, - Более того, ты споришь со сновидением!
-Ну, мне приснился очень странный сон…Представляешь! Меня укусила моя собственная фантазия! Прямо за палец, во! – он показал брату палец, но тот был целехоньким. Ни намека на царапины.
-Слушай, а, может, у тебя будет сонное бешенство, а? Хе-хе! Надо бы прививку поставить! Ладно, пошли…Мама звала на ужин!
Тео нахохлился недовольно, фыркнул, почесал одной лапой другую и пошел вниз.
***
Она проснулась там же где и лежала. Завод шкатулки, конечно, давно кончился, и девочка решила поставить ее на окно от греха подальше. Она дотронулась до еле теплой батареи и завернулась в плед.
-Какой странный сон…И зачем я его укусила-то? Приснится же! - она оглядела комнату в поисках того самого предмета и уже отчаялась его найти, как вновь приметила еле-еле различимые очертания его в бесконечной белизне. Вспоминая прошлую ошибку, она медленно пошла, словно слепая, ощупывая впереди все пространство, упираясь пальцами в воображаемые преграды, хватая кажущиеся вещи, призраками возникающие перед глазами. Она так старалась не запнуться обо что-то еще, ровно как с этим чем-то не столкнуться. Тревога охватывала тело. Делая каждый шаг в сторону белизны, она оглядывалась, стараясь убедиться, что окно с пледом все на там же месте. По спине бежала снежной пылью тревога, глаза широко открылись, но все равно ничего не видели, кроме желанной легкой тени на ковре. Сердце било совсем не в ритм ровному ходу часов откуда-то из глубины комнаты…рука уперлась во что-то мягкое, гладкое, пружинящее под пальцами. Она провела по предмету ладонью, шагая вбок, обратно, понимая, что она стоит перед диваном, абсолютно, абсолютно белым. Она забралась на него, истерично раскидывая в стороны подушки, которые, падая, исчезали, будто растворяясь в полу. Она вновь оглядывается в испуге – окно на месте. Она подняла руки вверх, вытянула немного дальше дивана.
Шлепок.
Девочка соскочила с дивана, водя рукой по гладкой поверхности стены, верно, мраморной, азарт ударил бешеным порывом в голову, судорожно мчась вдоль стены, вайяту старалась ощупать каждый мельчайший кусочек ее. Не ухватившись ни за единый новый предмет, ни за единую трещинку, она стала царапать стену, биться кулаками, стиснув плотно зубы, пока не нашла угол комнаты. Она опустилась на колени, уронив на пол капли слез, мгновенно оставившие на ковре два темных, но все же едва заметных, серых пятна, обернулась, к счастью, ни окно, ни плед никуда не исчезли.
«Чего плакать? Чего плакать!? Чего себя жалеть?» - вытирая рукой мокрые щеки, девочка, полная решительности, медленно зашагала вдоль второй стены, стиснув зубы еще сильней, она шла все быстрей, наконец, побежала тихонько вдоль стенки, пока не наткнулась на что-то твердое ногой.
Шар.
Действительно, шероховатый шар без особых примечательных свойств, разве что, своей белизны…Но глаза маленького исследователя при виде его наполнились небывалой радостью. Шар согрелся в ее руках и преобразился в белое плюшевое создание с большими честными черными глазками-пуговицами. Она прижала игрушку к себе и, поднявшись, спокойно вернулась к пледу.
***
-Тео, еще только десять! Не рано ли тебе еще ложиться спать? В конце концов, тебе не семь лет! – Флан вновь был прямым, ну, и да, ужасно надоедливым своими подколками. Как и подобает старшему брату.
-Я устал после дороги. И потом, в интернате нам никто не давал сидеть допоздна.
-Брось! Как будто вы прямо вот все строго ложились в десять? Что, и не прятались под одеялами с фонариками и журнальчиками?
-Лично я спал, потому что вставал в пять утра. Кто там читал и какие журнальчики меня волновало не особо, - пыхнув дымом из ноздрей, злой младший пихнул юношу в сторону и поднялся наверх, - Подумать, ты сам целыми ночами их читаешь!
Химера долго засыпал. Ему мешал и скрип перегородок и тот факт, что они, вообще-то, парят где-то в воздухе, даже необжитость комнаты. Казалось, дом дышал, иногда – похрапывал, посвистывал ветром в трубах. В конце концов, вверху жила семейная пара, которая, почему-то, всю ночь шепталась и ходила по полу. К тому же, встреча с белой девочкой, как он ее окрестил, не давала покоя…
Тео встал, глянул в большое окно, затянутое густым инеем, открыл первую раму, поскреб стекло, приложил руку, плавя узоры, от которых вниз потекли темные капельки воды. Какая ирония: знать, что, нарисованные будто кистью мороза на стекле, узоры – всего лишь расположившиеся в определенном порядке кристаллики льда, но при этом радоваться этому, как чуду. Наверное, так умеют только дети, хотя он уже совсем не ребенок: даже голос вот-вот сломается, а совсем не хочется взрослеть. Взрослые видят сны?
Холод обжигает ладонь, покалывает кончики пальцев, хочется оторвать руку, пока она не промерзла до костей, хотя покалывания еще долго останутся на коже. Тео обожал это ощущение, даже не обращая внимания на то, что не любил холод и сырость. В своем прозрачном следе ладони он увидел мелькающие мимо облака, стайки рыбок и даже большого ската, махавшего крыльями и медленно скользящего в воздухе. От окна тянуло холодом, ноги совсем застыли, и только это прогнало мальчика обратно в постель. Повозившись немного, он уснул.
Большую комнату интерната наполняла толпа учеников, во время переменки клубившихся где-то в центре кабинета и громко хихикавших. Тео закрыл тетрадь, положил на стол ручку, но она скатилась и упала. Когда он поднял ее, аудитория почему-то опустела, он сделал несколько шагов вместе с этой ручкой, даже не замечая, что эти репродукции на стенах висели у него в старом доме, а отнюдь не в школе. Очередная парта, мимо которой он проходил, как-то неожиданно оказалась кофейным столиком, да и что тут делала старушка Пофи осталось непонятным. Зато было абсолютно понятно, почему то, что пирожки, которые она всучила химере, были абсолютно для него несъедобны и вообще в начинке были сплошь червяки. Сколько бы соседка не просила мальчишку остаться, он вышел из комнаты, что неожиданно, на улицу, ступая по каменным плитам к небольшому садику с белоснежными деревьями. И там он увидел ее…Между прочим, она снова зашипела на него пуще прежнего.
-Слушай, а если я дам тебе пирожок, то ты перестанешь кусаться, шипеть, ну, не знаю…Царапаться, делать прочие глупости, которые надо бы оставить в детском саду?
Девочка помялась немного, кивнула, хотя все еще не выпускала подушки из рук. Что в ее руках вообще делала белая подушка с кисточками, оставалось загадкой. Тем не менее, она с хрустом слопала оба пирожка.
-М! Мои любимые! И червячки сочные!
-Ага, - Тео кивал, хотя внутри уже весь позеленел, - слушай…ну…а мы спим?
Мысль о том, что это вообще-то сон как-то внезапно пришла в его голову.
-Наверное…А чей это сон?
-Вроде бы мой…
-А я помню тот большой дом, что впереди…
Мальчик оглянулся, но вместо родного интерната или дома увидел большое сооружение этажей в пять. Он удивленно округлил глаза, протер их, помотал головой, но наваждение не исчезло.
-Кстати, я - Ювиви…
-Красивое имя…
-Слезь со стола, Тео! – он немедленно проснулся, ощущая, как Флан трясет его. Химера действительно стоял на столе, держа на весу руки, будто перепачканные жиром с тех самых пирожков. Только пришедший в себя, брюнет помотал головой с острыми длинными ушами и спрыгнул со стола на теплый пол.
-Ты чего это стал лунатить? – брат недовольно бил кисточкой хвоста по полу, - Я скажу маме завтра…А то ты так с крыши свалиться можешь!
-Нет, не надо! Это просто непривычная обстановка…Ну, и нервы…Я же недавно сдал экзамены. Пройдет.
-Будем надеяться. Ладно, иди спать! Завтра мама поднимет тебя рано и это…обещала устроить помывку.
От слова «помывка» Тео передернуло: ни одна химера не полезет в воду холоднее кипятка лишний раз. Собственно, мало какие химеры и в кипяток полезут – им проще полежать на углях и вываляться в саже, тем более что тела их не потеют и, покрытые пеплом, почти не пачкаются. Но жителям ты не объяснишь, что «вода холодная, мерзкая и в ней плавают дохлые амебы», более того, что мыло жирное, пузырится и потом все от него чешется, потому выбора не было. Химера скуксился, повесив уши, направился тихонечко в свою комнату.
***
-Глупый сон! Какой глупый сон, правда, Кубышка? – она ухмыльнулась, вытянув игрушку, призрак раннего детства, повисшую на ее руках и глядящую черными глазками-пуговицами. Она, понимая абсолютно насколько это глупо, одновременно ждала ответа от своего плюшевого друга и боялась, что от предмета донесется голос: неживое должно быть неживым. Ювиви повернула голову туда, откуда пришла. Хоть она знала, что там угол, казалось пространство бесконечно-белой канителью. Вайяту поднялась с пола, огляделась, решила пойти в другую сторону: а вдруг там есть что-нибудь!
Но поиски были безрезультатны: ни вещей, ни путей куда-нибудь, к тому же, даже часы тикали в другой части комнаты. Радовал только теплый ковер под ногами, в который пальцы зарывались, как в пух. Уставшая, девочка раскинулась на этом ковре, глянула на потолок.
-Значит, на полу пусто…
Стены, в отличие от пола, были ужасно скользкими и холодными. То и дело падая, Ювиви, выставив руки вперед, ползла, кружа по стенам. Она долго, долго, долго вальсировала, от танца у нее даже закружилась голова, влажная челка налипла на разгорячившееся лицо. Она понимала, что в очередной раз идет по кругу, где уже была. Сердце замирало, но она смотрела на пол и вновь находила там плед и окно, откуда пришла. Наконец, она стукнулась лбом обо что-то, что глухо отдало деревянным звуком. Пошипев, потерев шишку, Ювиви стала ощупывать новый предмет с истеричным желанием. Трясущиеся пальчики водили по резным элементам декора, по ножкам, ручкам, поднялись вверх, на площадочку и уперлись в привычное, холодное и стеклянное…Из стекла на нее смотрело бледное личико с крупными голубыми глазами и белыми волосами – ее личико. Она уселась на стул, будто кем-то для нее поставленный (или оставленный?): отодвинутый, как будто кто-то только что вылез из-за туалетного столика.
Она обнаружила в столе тени и яркую помаду, румяна, которыми вымазала себе лицо, она взяла с края зеркала большую белую шляпу с пером и долго красовалась, истерично хохоча. И чем дольше она смотрела на это сахарно-выкрашеное личико, тем больше понимала, что это почти она, но все же не совсем. В ее голову пришел неожиданно вопрос о том, кто в отражении…Тонкая ручка потянулась к стеклу, встретив ее собственный палец. Но в ту же минуту ее лицо подернулось легкой рябью от пальца, коснувшегося поверхности, твердой, но в то же время влажной и проницаемой. Она потянула палец дальше, куда-то за пределы комнаты.
В отражение смотрело чье-то лицо, той самой химеры из ее сна, которого она покусала. Он с не меньшим удивлением глядел на поднимающуюся из воды руку.
Азарт вновь хмельной волной накрыл девочку, хрипя, вырываясь из водяной глади, она ухватилась за мальчишку за рукав его рубашки, что-то пыталась кричать, но будто кто-то украл ее голос…тот схватил худенькую водяную ручку, холодную, как лед, потянул на себя…С каждым миллиметром кожи, обдаваемой теплым воздухом, сердцебиение учащалось, новые потоки крови приливали к лицу.
Еще чуть-чуть, чуть-чуть, и она уцепится за что-нибудь и выпрыгнет из непонятной комнаты!
-Эй! – окликнул его женский голос, мальчишка на секунду ослабил хватку. Рука Ювиви выскользнула обратно в зеркало, треснувшее и рассыпавшееся на осколки, падающие дождем, острыми краями полосующие бледную кожу. Взвизгнувшая, схватившаяся за раны, девочка упала на пол, рыдая от боли, от холодного груза отчаяния, рухнувшего на нее сверху в тот самый момент, когда рука выскользнула из того мира. Полная злобы и безрассудства, как помешанная, вайяту спустилась по стене, водя кровью по белому скользкому покрытию, дивану, неожиданно найденной на полу раме от картины. Головокружение, усталость, пришедшая, наконец-то, ясность, заставили девочку все же нарвать из пледа полосок и замотать руку. Она оглядела комнату, перепачканную красными отпечатками ладоней, полосами и точками.
«Откуда у меня столько крови? Будь я, верно, дома, я бы давно потеряла сознание…Да и вид крови заставил бы визжать и нестись за зеленкой, а скорей даже – к врачу…Может, я сплю?»
Одной этой мысли хватило, чтобы девочка вздрогнула, вскочила с теплого пола, уставившись удивленно на свои руки, целые. Комната продолжала надоедать своей одинаковой белизной, а на стене не осталось никаких осколков, ровно как и столика со стулом. «Неужели его кто-то успел забрать? Наверное, это пропавшие буквы из книги, однозначно, это они!» - подумала она, вновь удивилась тому, какой бред ей снится и думается в этой комнате.
***
-Клянусь, мама, там было отражение девочки-иглоголова!
-Это все – духи воды шалят. А они текучи и переменчивы…И принимают форму того, о чем мы думаем. Мы же в Лесу Дождя! – отец махнул рукой, оглядывая перепуганного сына в халатике, махнул рукой в сторону окна, откуда открывался вид на хмурые просторы с огромными шляпками грибов, - Иди, Тео! Прогуляйся по верандам – такой дождь свежий во время дождя!
-А где Флан?
-Убежал к «подружке» - отец выделил слово особенно ярко, подергав бровями, - Сказал, что они хотели полюбоваться на прудик. И что-то мне говорит, что это любование кроме замерзших ног оставит ему обветренные губы, - он похихикал, смутив немного химеру, цокнувшего и закатившего глаза.
Вся история со странной девочкой, которую, может, он просто видел во сне, казалась одной большой глупостью. Захватив из комнаты дареный шарф и замотавшись в него до самых ушей, взяв у старушки Пофи насильно всученных ирисок, Тео направился по пустынным коридорам дома.
«Пустынные» коридоры оказались вовсе не такими тихими, как он ожидал: жители, вся сотня, двигались в своем жизненном ритме, шли в сторону выходов, кто-то выметал сор из квартиры, откуда слышалось шипение масла и запах жареного лука. На потолке мужчина в домашней одежде ввинчивал лампочки. Клубилась шумная молодежь, хихикала, бегали друг за другом мальчишки, закрутившие его на месте. Тео чуть не упал, поворчал, поправил еще раз шарф, подошел к дверям во внутренний дворик и со скрипом их распахнул.
Шел настоящий ливень. Ливень такой силы, будто кто-то сидел наверху и поливал земли огромным душем. Громыхали молнии, в этой всей среде болтались смешные духи дождя, напоминающие прозрачных длинноволосых карапузов, смеялись и брызгали водой в зевак. Один такой хотел прыснуть струйкой в Тео, но змеиная голова поглядела на существо таким суровым взглядом, что дух улетел прочь. Мальчишку сегодня куксило. Ну, хотя бы потому, что его волосы и уши все посырели от дождя, а еще мама заставит его мыть лапы. Мыть - страшное слово, пахнущее земляничным мылом.
Притянутые под навесы небольшие островочки наполняли жители, пившие утренний кофе, под грибочными шляпками, читавшие, наблюдавшие за дождем, потому что, собственно, больше было нечего делать, пока дом все еще летел к городу. Эти островки соединяли небольшие мостики с прозрачными стенками, в которых плавали здоровые листы свежих лилий. Тео опустил уши, коснулся бортика.
-Мооокроо! – он сконфузился, наступил на лилию, как желе побулькавшую под ногой, - Брр! - он сжал лапу и помотал ей, стряхивая капли.
Еще больше мерзопакостности этим мостикам придавал пузырящий их дождь, который обязательно насквозь промочит его одежду. Мальчишка поджал хвост, отошел, поморщившись. Но делать было нечего: куча детей толпилась именно там, дальше, до куда вели какие-то пара метров мокрого моста.
-Как бы я хотел крылья! – фыркнул химера, пыхнул дымом из ноздрей и недовольно ударил хвостом. Он оглянулся, увидев там, к радости, последний зонтик, немного потрепанный, но все же вполне еще применимый. Он подошел к вешалке с этими зонтиками и ухватил его за крючок. К его удивлению, зонтик громко завопил, замахал сломанными лопастями, отпрыгнул в сторону, уперевшись преобразившейся в руку крюком в землю.
-Хам! – фыркнул зонтик в сторону озадаченного химеры и поспешно удалился, шустро перебирая пальцами. Мальчик переглянулся со змеиной головой, фыркнул дымом и, сжавшись, побежал по мостику так.
Весь подрагивая, Тео влетел на площадку, тут же вписавшись во что-то белое, длинноволосое, рухнувшее на землю.
-Ювиви!? – он блеснул глазами, как будто ожидал подарок на день рожденья: у создания были ушки, как у иглоголова. Впрочем, ворчливый мальчишеский голос тут же его разочаровал.
-Какая еще Ювиви? – фыркнул тот, поднимаясь с земли, отряхиваясь.
-Ха-ха! Айдо похож на девчонку! Айдо похож на девчонку! А я что говорила!? – соул в длинном свитере подразнила его длинным языком, тут же убежав прочь. Белоголовый, рыча, погнался за ней и исчез за дверьми в холл.
Тео сконфузился, хотел извиниться бы (в конце-то концов, он был очень культурным мальчиком, получившим пятерку по этикету), но парочка усвистала от него куда-то в здание. Он оглядел площадку, полную шумных и веселящихся детей, игравших, брызгавшими друг друга и ловящими шаловливых духов, и водяных бабочек с пестрыми пятнами на крыльях, помялся немного на краю, но так и не решил присоединиться ни к одной из компаний. Не найдя там и брата, он перешел в здание, ощущая странную грусть для себя, направился по шумным коридорам мимо стендов. Он сжимал подмерзшие лапки. Кажется, он уже видел эти записи…
«Пропал ребенок двенадцати лет, иглоголов, пол: женский, цвет волос: белый, глаза голубые, кожа светлая, телосложение худощавое, - глаза бегали по буквам, как-то разбегавшимся в стороны по пожелтевшей бумаге, - Ее зовут Ювиви, пожалуйста, если кто повстречает ее, скажите маме, квартира 85, я очень волнуюсь за мою дочку».
-Точно…Я же читал уже это объявление! Неужели она и есть та самая Ювиви? Хоть фотографии тут нет, все равно это наверняка она! – Тео, окрыленный своей находкой и надеждой, поспешил в ту самую квартиру. От этого волнения у него в груди все сжало. Он предвкушал уже, что вот, он расскажет все матери потерявшегося ребенка, эту самую Ювиви вытащат на божий свет, а его похвалят за проявленную храбрость, тогда мальчишка сможет важно задрать нос и тогда уж точно сказать себе: «Ты, Тео, действительно герой!»
Химера тревожно постучал в дверь, его обдало какой-то необычной тревогой…Но открыл ему, почему-то, необычно-высокий рыжий хоккодианец, с непониманием и любопытством рассматривавший мальчика с головы до ног, будто увидел какое-то чудо, он даже обнюхивать стал, хоть и как-то неловко себя ощущая.
-Привет…Ты что-то хотел?
-А где…? В общем…Кажется, я знаю где Ювиви!
-Ю-ви-ви…? - он скривил брови, проговорив это слово по слогам, - Я не знаю что это такое, но мне оно не нужно…Или все же…Эй, Иса, а ты знаешь что такое «Ювиви»?
-Наверное, вы ошиблись…мы не понимаем о ком вы! - широко улыбнулась девушка, выглядывающая из-за его плеча и выпихивающая красноголового внутрь, - Скажите об этом охране!
-Но ведь здесь жила…
-Вероятно, она переехала. Мы прибыли сюда недавно, так что, вот…Пока! - девушка потрепала мальчишку по голове и закрыла дверь.
-Он пах костром… - послышался голос из-за препятствия. Тео поморгал глазами и решил поскрести рог, уперевшись в что-то странно-осязаемое пальцами. Оно зашипело, отчего мальчишка стал шлепать себя по голове, стряхивая ЭТО. Нечто черное, хвостатое и, определенно, на двух лапах, кубарем скатилось на пол, показало ему язык и тут же растворилось в воздухе. Химера сглотнул, помотал головой, ничего не понимая, решил, что почудилось поспешил наведаться на вахту.
***
Холодно и одиноко. Снятся дурацкие несвязные сны, делать, собственно, нечего, а со страниц книги, хоть Ювиви и не помнила о чем она, исчезли все буквы. Куда они могли сбежать да и зачем девочка знать не могла, но даже нарисовала себе картину, как важные буквы с картинками на груди разбегаются в стороны и прячутся кто за чем в этой белой комнате. В этой комнате приходят только бредовые мысли.
За все это время она обследовала только часть стен, но ничего не нашла, разве что только мелок, но от белого мелка проку в этой комнате не было. Время тянулось, ползло, волоклось…Ну никак не хотело идти.
Она бы хотела найти того, кто придумал время и пнуть ему хорошенько, чтобы он перестал растягивать и ускорять время постоянно.
-Время! Часы! – она вскочила, рванув по полу к стене, откуда доносился стук часов, она залезла на стену, нащупала очертания деревянного резного корпуса, большого, размером с человека. Все стекло на этих часах покрывал плотный слой белой пыли. Ювиви стерла его, вымазав все руки, видя циферблат почти на середине часов.
Полпятого.
Она провела рукой выше, вдруг, отпрыгнула от часов, испуганно при том побелев, почти слившись со стенами этой комнаты. Помотав головой и потерев глаза, она глянула внутрь еще раз. Прямо под стеклом лежала голова манекена, точно как у полудуха, но без глаз, ушей: гладкая, обтянутая тканью голова. Ювиви нащупала замок этого гробика для манекена, щелкнула им, откинув дверцу в сторону.
Скрип и звук движения шестеренок, точно как в кукле. Тело манекена ожило, его тощая рука, состоящая из железных прутьев с металлической кистью на конце, потянулась к вайяту. Девочка отпрыгнула в сторону, переливаясь кругами, приготовилась куда-нибудь бежать, но манекен помахал рукой, сам отклонился и прикрылся, будто напугался не меньше. Он медленно поднялся на ногах-иголочках, будто от циркуля, поскользнулся и рухнул на этом скользком полу. Циферблат был у манекена как раз на животе.
-Ты живой? – Человек-часы в ответ закивали головой, хрустя медной шестеренкой, торчащей из виска и подползая к ней на коленках. Он и дотронулся до ее груди, там, где было ее сердце, затем – ткнул на часовой механизм.
-Нет, ну, это же не одно и то же! – фыркнула она, заставив волнистую полоску пробежать по телу, манекен лишь сложил руку на груди (одну, потому что второй не было), неодобрительно глянул на нее, жестикулируя, пытался что-то ей объяснить, правда, девочка не сообразила что именно. Она все гадала: как он ее видит?
Вернулись туда, откуда начали.
Они оба были теперь у батареи на красном пледе, девочка все так же мерзла, сжимая кисти на плечах. Несмотря на холод, Ювиви ощутила себя впервые живой здесь. Хоть новый знакомый и молчал, как рыба, он все же был, лучше, чем стены и даже чем игрушечная Кубышка, которую девочка благополучно подарила человеку-часы. Он хорошо создавал видимость присутствия кого-то живого хрустом своих шестеренок. Тот долго рассматривал игрушку, вертел перед лицом, наверное, манекен бы улыбался или смеялся, но у него не было лица, чтобы показать улыбку или какую-либо другую эмоцию о которой можно было только догадаться. Девочка сидела рядом на коленях, немного сгорбившись, со стеклянным взглядом, молча уставившись в циферблат и наблюдая за тонкой резной стрелочкой, отсчитывающей секунды ее нахождения в белоснежной тюрьме. Ей даже казалось, что ее сердце сейчас бьется точно в ритм этим часам. А еще, обволакивая все тут, висела повсюду тишина, которая одним фактом своего существования бесконечно надоедала всем, кроме, пожалуй, Кубышки, которой, по сути, было безразлично.
***
«-Меня беспокоит, что ты ходишь во сне, Тео – мать уперла руки в боки, все еще наивно полагая, что сделав суровое лицо и голос построже она будет казаться значимей.
-Брось, милая, вот если бы он под себя ходил…А так, в общем-то, все в порядке! Пройдет!
-А если он случайно выпрыгнет из окна? А если он заберется в чью-нибудь квартиру и его обвинят в воровстве!?
-Мам, не выдумывай того, чего еще не случилось!
-Я звоню врачу! – и она, вытерев руки полотенцем, потянулась к телефону, глянув сначала на недовольное лицо сына, а, затем, на еще более недовольную мордочку змеи, - И не надо плохо обо мне думать, Тео, я забочусь о твоем здоровье!»
Перспектива быть излеченным до смерти, замученным расспросами и закормленным какими-нибудь порошками, которые, может, лечат его снохождения, но наверняка отбивают аппетит, не радовала (а ведь он и так худой и вообще подтягивается только восемь раз!). Он прокручивал утреннюю сцену в голове сотый раз, думая как заверить маму вечером, что он в полном порядке, но так и не решил. Тео направился туда, где раньше проводил добрую половину своего времени, туда, где пахло старой полиграфией, пылили страницами толстые тома и кипы газет, перевязанных бечевкой, точно такой же, какую старушка Пофи приспособила для привязки своих овощей на подоконничке. В общем, мальчишка стоял в библиотеке, вытирая лапы об небольшой коверчик, специально для того приспособленный. (В конце концов, он хорошо учился, потому что отец угрожал ему судьбой дворника или чистильщика туалетов!) Он не знал что именно собрался читать тут, но бродил между стеллажей этой созданной руками жителей библиотеки. Он просто хотел выбить из головы утреннюю неудачу, белую девочку, предстоящий поход к психологу и вообще остаться подальше от родни, норовящей мальчишку посюсюкать. За эту пару дней, к гигантскому удивлению, мать с отцом успели набить оскомину, в чем сам Тео не хотел себе признаваться. Ведь он хороший и заботливый сын – он должен себя хорошо вести. Мальчишка совершенно отвык за время обучения от общества взрослых, домашней стряпни и того, что даже не с кем поболтать до глубокой ночи, потому что кроме него и парочки духов, шубуршащихся в темноте, в комнате никого не было. У них даже не водились забавные микрослоники, которым он любил отдавать кексовые крошки. Ну да…И кексов тоже не было. Тео сделал вывод, что микрослоники заводятся от кексов по утрам.
Но даже не смотря на то, что спал он больше, чем обычно и уж точно больше, чем надо, химера ходил сонный и весь день широко зевал, наверное, он успел простудиться…В любом случае, он клевал носом над книгой, даже и интересной. Встав со стула, он решил, что книгу дочитает потом, уже завтра, а сейчас еще немного побродит по библиотеке, хоть гораздо меньшей, чем в их гимназии, но все же!
Он обращал внимания больше не на содержание книг, а на резные обложки, на светящиеся у некоторых буквы на корешке, на стулья, на столики на потолке, где пили кофе и читали газеты какие-то франты. Он щупал страницы, какие-то – пожелтевшие и пыльные, а какие-то – совсем новые и приятно пахнущие свежей краской. Он просидел там до самой темноты и решил, что пора вернуться только когда светящиеся бабочки осветили полки и отсюда ушли почти все жители. Уходя, он заметил в небольшом свободном пространстве стоял раритетный патефон. Тео не знал что там стояла за пластинка, он пощупал немного предмет, но решил, что если заведет его, то ему точно дадут подзатыльника, потому поспешил домой.
Он почти до утра сидел на окне, наблюдая, как барабанит по плоскому козырьку дождь, как пузырит, как смывает листья куда-то вниз. Он уставился в черное небо, где сверкали молнии, в скрытую за дождем даль, где светили слабо грибы. Ветер приносил свежий запах, как химере сказали, озона. Змея дремала на подоконнике, свернувшись клубочком. Мальчик знал, отчего он так пахнет и откуда берется молния, но все равно не мог уснуть во время грозы: так охота было понаблюдать за раскалывающими небо молниями.
***
Ювиви нацарапала на желтоватом «лице» человека-часы глазки и улыбку, чему само существо было несказанно-радо, хоть и не могло нигде увидеть отражение. Но, несмотря на эту улыбку, как только Кубышка остывала в его металлической кисти, она вновь превращалась в твердый каменный шар. Приходилось снова прижимать к себе, чтобы он согрелся и вновь становился плюшевым с милыми черными глазками. Пока она в очередной раз наблюдала, как очертания ровного шара становятся мягкими и пушистыми, человек-часы шагнул куда-то в центр комнаты, который, казалось, Ювиви уже успела изучить.
Манекен уперся во что-то, ощупывая это, стал быстро крутить какую-то ручку. Она подбежала ближе, прищурилась, провела рукой: это был патефон, самый настоящий, с прозрачной абсолютно трубой, как раковина, потрескивающий иголкой по пластинке. Человек-часы отпрянул от предмета, будто изумившись тому, что оно издает звук, но потом даже прильнул к тумбочке, сгорбившись над этим патефоном. Она ухмыльнулась, слушая начинающуюся музыку, поглядывая на человека-часы, необычно-хорошо стоявшего на своих ножках-иголках и покачивающего головой в ритм музыке. Она кивнула ему, уселась на найденный ей рядом стульчик и довольно долго наблюдала за вращающимся полем белой пластинки. Наконец, направилась куда-то, аккуратно ступая на пол и глядя себе под ноги. Но как бы она не была внимательна, она все же запнулась и ухнула в какую-то странную яму. Вскрикнув, Ювиви стала барахтаться в тряпках, которыми эта яма была наполнена, но выпала куда-то вниз, на пол, больно ударившись пятой точкой.
***
Тео шел в темноте, абсолютно не желая спать, он брел по темным коридорам. Чтобы не было скучно, он позвал с собой маленького духа огня с какой-то свечки и наблюдал за этой забавной крохотной рыбой, напоминающей какого-нибудь удильщика или рыбу-черта, летающей радом с ним и освещающей ночные коридоры. Змея сонно волочилась почти по полу, ей-то как раз хотелось улечься в кровать и не шевелиться до утра, но пойти против воли вот-уж-сколько-лет-как-своего-хозяина она не могла.
Тео думал, что хоть ночью тут будет спокойно, но не тут-то было! Во-первых, его поймала стоящая в ночном чепчике вездесущая старушка Пофи, которая важно и абсолютно по-преподавательски прижала уши, разведя их в стороны и велела вернуться домой, правда, химера благополучно от нее удрал. Во-вторых, помещения в прямом смысле того слова храпели. Хотя, конечно храпели жители, из квартир которых этот храп тихо-тихо доносился. Гремел по крыше дождь, более того, мальчишка почти столкнулся с кем-то, спешащим на ночную смену.
-Ну, это прямо не ночь, а какой-то праздничный день на ярмарке! – прошипел он, завернув за угол от этого работника и спрятав дух в ладонях (за что тот, между прочим, больно его укусил!), неожиданно даже быстро для себя оказавшись около библиотеки. Ему страшно хотелось пойти туда и все-таки пощупать удивительный патефон с прозрачной черной трубой, будто стеклянной, гравированной угловатыми узорами Черных. Он завел раритетную вещь, довольно долго покрутив ручку, уселся рядом с ним, слушая доносящуюся оттуда вальсовую музыку.
Он услышал шаги, вздрогнул даже, оглянувшись к стеллажам. Рыба скользнула туда, напугав белоснежно-белую вайяту и вытаращившись на нее черными лупающими глазами и виляя туда-сюда искрящейся удочкой. Белоголовая прижала уши, поплыла прозрачными полосами, потянувшись пальчиком к этой штуке.
-Ути-ути!
-Джади кусается, будь осторожна! (он, разумеется, знал, как зовут этого духа, он вообще всегда обращался к духам по именам).
Белая девочка успела отвести палец до того, как рыб клацкнул челюстями и недовольно покосил на химеру, сложив грудные плавники. Брюнет ухмыльнулся, почесал затылок (вообще-то он поскреб рога, смыкающиеся у него на затылке).
-Ну, это уже вовсе беспредел! – фыркнула девочка, схватившаяся за уши (она бы, верно, впилась в волосы, но иголки тому мешали), почти вытянув их до подбородка. Если бы получилось, верно, она бы завязала их там узлом. Рыб куда-то испарился, но и без него стало как-то светло.
-Ты мой сон…? Или я – твой!?
-Может, мы оба спим.
-И видим друг друга во сне?
-Ну да. А почему бы и нет?
-Я бы с удовольствием оказалась сном, чтобы раз! И не вернуться в белую комнату, там все, все, все белое! Как я ненавижу этот цвет! Вот если выберусь, то все сделаю разноцветным или в горошек…Только без белого…! Я даже волосы перекрашу!
-Белая комната?
-Ну да. Она совсем белая, настолько белая, что кажется сплошной слепой бесконечностью!
Тео моргнул, не понимая куда делись библиотечные полки. Эхо отбивало каждый шаг. Казалось, они уже находятся в каком-то зале. Пол тронулся, толкнув Ювиви, но мальчишка поймал ее, понимая, что они оба находятся на огромной виниловой пластинке, а на фоне огромные белые ноты поднимались, надувались, перетекая в воздухе, как капли в парафиновой лампе, и исчезали вверху.
-Ты любишь танцевать?
-Я не умею…кстати, а как мне тебя звать?
-Можешь называть Тео. Хочешь, научу, это не сложно…
Это напоминало бред, само место, сами события, дурацкая идея танцевать, которая как-то сама напросилась в голове, но все же оба кружились в вальсе, раскидывая с поверхности гигантской пластинки большие осенние сухие листья. Музыка струилась вокруг, густая, как вода, она гулом проникала в уши, связывая детей с пространством какими-то невидимыми нитями. Ювиви так боялась оттоптать новому другу ноги, она так боялась, что она проснется и не увидит его больше никогда, что зажмурилась, повесив уши. Весь ее сжатый в комочек вид заставлял Тео молчать, как рыба об лед и даже не решаться что-то спросить. Музыка заставляла забыть о времени, которое будто застыло. Общие мечты их, общие сны, переплелись в один и вели их по пластинке…
***
В абсолютно пустой и темной комнате, освещаемой одним лишь духом-огоньком, посреди библиотеки с патефоном, в котором еще играла пластинка, кружила спящая фигура, будто вальсируя с незримым компаньоном, она что-то ворчала во сне. Ночной сторож, протерев сонные глаза, сам себе не поверил, но все же подошел к мальчишке и долго думал тормошить его или нет. Близился рассвет, но лунатик все не утихомиривался.
В это же время человек-часы наблюдал за таким же круженьем Ювиви в белом пространстве, придерживая рукой шар, он мялся на месте, с одной стороны, мечтая разбудить девочку, чтобы она снова сделала Кубышку настоящей, а с другой не желая обрывать это наваждение. Впервые тревога на лице вайяту сменилась радостью.
Вдруг, пол щелкнул под ногами танцующих, пластинка встала. Хватаясь друг за друга, они оба рассыпались. Тео ощутил себя стоящим посреди комнаты рядом с патефоном. На него уставился сонный охранник, причем, невозможно было сказать кто из этих двоих был больше удивлен. Химеру тут же приволокли домой, где его уже потеряла беспокойная мать, к тому моменту вставшая на работу.
-Тео, ты опять ведь лунатил! И где ты был на этот раз!?
-Я нашел его одного в библиотеке.
-Ну, подумаешь, немного брожу иногда…
-Подумаешь, запнешься за стул и упадешь в окно. Зато, может, летать научишься! – зашипела мама и за ухо втащила его в квартиру, - Завтра же отправимся к доктору Рови! Один сосед порекомендовал тебе полный покой и постельный режим! Так что завтра лежи и не думай куда-нибудь шастать!
Сказать проще чем сделать, Тео все оставшееся время вертелся в кровати, не способный уснуть. Он не мог теперь выкинуть Ювиви из головы, хотя бы просто потому, что хотел помочь ей.
***
Ювиви открыла глаза, как только патефон замолк. Она замерла в той же позе, в какой закончился танец, будто восковая фигура. Замерев, она не хотела верить, что вновь оказалась где-то в нигде, в белой-белой комнате, она даже не дышала. На нее, с недоумением наклонив голову, смотрел человек-часы, хрустящий шестеренками и тикающий грудью. Он держал в руках шар, но до сих пор не мог решить отдать его ей или подождать…Ювиви опустила руку, упала на колени и тихо заплакала. Она не знала почему. Выкинув шар из рук, манекен бросился к ней и приобнял за плечо.
-Ну почему, почему я здесь!? В этой пустоте, почему тут все неживое, почему!?
Человечек оскорбился такой фразе, он сел напротив и показал ей часовой механизм, затем ткнул в грудь ей.
-Ты другой! Может, внутри меня тоже часы, которые отсчитывают секунды моей жизни, может, и так, но тебя можно завести с помощью ключа, а сердце, стоит ему встать, его уже никто не заведет! И мой разум! Он умирает тут! Он задыхается…!
Рассерженный, манекен вырвал этот ключ, вставленный в механизм, провел пальцами, вытянув в воздух тоненькую цепочку и надел его на шею Ювиви с яростной досадой. Она глянула на подарок, резной, белоснежно-серебристый ключ. Человек-часы отвернулся и спешно сел к окну, мгновенно побелев, как и все в этой комнате. Вайяту замерла, поняв только теперь насколько сильно она задела своего друга, единственного здесь. Она сбежала вниз, сделав Кубышку мягкой, но манекен даже не обращал на нее внимания. Ювиви вновь ощутила себя абсолютно одной. Даже тиканье рядом казалось искусственным, а химически-белые стены продолжали убивать ее своей гладкостью.
Она шарила вокруг, пытаясь найти потерянные буквы, но ей казалось, что эти буквы ничего хорошего о ней не скажут. Все с укором глядело на Ювиви…даже при том, что глядеть было нечему.
***
Тео продолжал валяться в постели, он отлежал себе все бока, напялил полосатый шарф, скукожился у окна, наблюдая за закатом и свежевскопанной грядкой. Кому-то довольно долго объясняли что-то рядом с этой грядкой, в ответ на что тот только кивал.
Тео посмотрел вперед, куда-то вдаль, где медузы плавали в воздухе после обильного дождика. Свобода была так близко, по ту сторону окна, за этими стенами, в которых его норовили удержать. Химера хотел попасть туда, попробовать покататься на какой-нибудь рыбине, нарвать целый букет цветов и, разумеется, вернуться до обеда, потому что мамины обеды грех пропускать. Он глубоко вздохнул, сложил на груди руки и пробежал по полкам, взглядом. Духи, поселившиеся в комнате грустно поглядывали на него, а одна никак не могла отлипнуть от банки с валерьянкой.
-И с чем, вы думаете, это связано?
-Однозначно, со сменой обстановки. Лунатизм пройдет, как только Тео привыкнет к новому дому и найдет себе новую компанию. Вы же понимаете, интернаты…Тесное общество класса, разные дела…Просто пусть отдыхает. Закрывайте плотно двери и окна на ночь, но в целом, лунатизм не опасен.
-Здорово…Теперь меня тут будут держать, как мыша в клетке! – химера нахохлился, пуская злые колечки дыма носом, - Как бы я хотел, чтобы у меня были крылья! Я бы полетал…Я бы вернулся, никто бы и не заметил…
На ночь его крепко заперли на врезанный отцом замок и плотно закрыли окно от беды подальше. Тео долго лежал в кровати, но не мог уснуть. В его голове опять танцевала белая девочка, с которой ему хотелось снова увидеться, хотя бы, чтобы вытащить ее из белой комнаты. Он даже нашел телефон той женщины, которая должна бы быть ее мамой, но на том конце аппарата никто не отвечал. Это окончательно развеивало его веру в свои способности сыщика. От валерьянки и чего-то еще, наверное, от чая с сомнительным запахом, глаза постепенно слиплись. Химера опять засыпал ближе к утру. В полудреме мальчик ощутил, как чьи-то мягкие шаги едва слышно подошли к окну и замерли. Он подумал. Что ему приснилось…
***
Человек-часы молчал, но не как обычно, а не двигался и не реагировал. Он замер, хотя завода еще хватило бы на много лет. Он водил своим вострым пальцем по стене, пытался выдолбить в ней что-то, но не мог. Вайяту уперлась в него спиной, прихватив Кубышку. Она сидела так, замерев, вспоминая, как днем тщетно пыталась помириться с манекеном…Как бы глупо это не было.
Ювиви поднялась с пола, вздохнула, глянув в окно, на котором был лишь белоснежный иней, стала корябать его ногтем, но ничего не видела в окне, она подышала, плавя лед, снимая ровную корочку, которая сползала с водными потоками тихонечко вниз. Она надеялась найти что-то за этим инеем, но видела только какую-то бесконечную белизну снега, стеной сыплющего за окном. Человек-часы встал, двигаясь, подошел лениво к окну и оперся на подоконник, хрустя всеми механизмами. Она глянула на манекен, затем повернулась к окну и замерла.
Ювиви долго бы стояла так, она привыкла к тому, что в этой комнате можно становиться почти неживой, наверное, она тоже побелела и почти слилась со стенами и полом…Но она ощутила что-то новое…
Почти неслышные, наверху зашуршали чьи-то шаги, но девочка слишком хорошо вошла в роль неживого объекта и долго упорно не хотела поднимать голову, даже когда на ее голову стало сыпаться что-то холодное, напоминающее порошок, обжигающее кожу. Скосив зрачки вбок, Ювиви поняла, что манекен весь засыпан этим же порошком, поблескивающим в мертвом снеге, девочка упрямо и тупо уставилась вновь в иней на стекле, в проскобленное пятно. Она долго так стояла, игнорируя шаги, пока что-то со свистом летящее, не лязгнуло об ее голову. Вздрогнув, вайяту отскочила в сторону, с ее плеч и головы белая пудра шлейфом обрушилась на пол. Она потерла ушибленное место, разведя колючки, глянула на пол, на котором серела жестяная банка.
-Сгущенное молоко. С сахаром… - констатировала Ювиви, подняла голову. Вверху, как черные вены, торчали где-то вдали ветки сухих деревьев. Холодок пробежал по плечику к шее в самую-самую макушку. Девочка коснулась затихшего манекена, но не смогла согнуть его руку или сдвинуть с места. Она рванула в центр комнаты, где стоял патефон, глянула наверх и только сейчас поняла, насколько она всегда была близка к выходу. Она, скользя по мрамору и бросив в осыпавшиеся вниз хлопья снега кубышку, поспешила вперед, где из стен торчали пульсирующие почему-то ветки. Когда Ювиви касалась их, они осыпались, оголяя черную кору, скрытую липким снегом, как ягоды сахарная пудра.
Она потеряла ощущение бега, казалось, что пятки и носки вовсе не касаются земли. Сверху что-то вновь посыпало, она увидела чьи-то ноги или лапы, черные, бликующие на чем-то прозрачном, покрытом белым снегом, хотя сейчас этот снег, там, за пределами комнаты, напоминал туман. Рассекая прямые потоки снега, мягко ударяющие об плечи и лицо, вайяту, совсем запорошенная, остановилась около тонкой-тонкой преграды, которая, казалось, треснет от прикосновения ее пальцев со звуком первого инея на лужицах. В окошечке, оставленном лапой, она увидала темный силуэт с длиннющим шарфом, развевавшимся, как флаг.
-Тео! – прошептала она. Мальчишка стоял впереди, не двигаясь, тихонько покачиваясь в сомнамбуле. Она обернулась назад, не веря своим глазам: прямо под ней сидела замершая и засыпанная снегом фигура манекена. Его выдавало только то, что красный плед маленькими выглядывающими из-под порошка красными лужицами обтекал Человека-часы. Она отвернулась от него, вновь глянула туда, куда-то вперед, в пепельно-сероватую даль, пересыпаемую снегом и погруженную в сизый туман, мутнеющий во взгляде наливающихся слезами глаз. Она сжала кулачки, полная ярости, оглянулась еще раз, но тут же резко вернулась обратно, раскидывая легкий снег, слетающий с волос.
-Я ненавижу это место! – она разбежалась, бросаясь в это окно, будто в бездну, в пасть какого-то невиданного и огромного зверя. Ощущая лишь развевающиеся полы своего платьица, Ювиви даже не ощутила преграды. Она слышала лязг, ощутила скрип одежды Тео, за которую ухватилась, но продолжала падать.
***
Тео сквозь дрему плутаний по бесконечным и пустым коридорам (да и коридорам ли?) ощутил резкий рывок, который дернул его вниз. Он думал, что падает с кровати, но пол был уж слишком высоко. Недовольный, химера ждал, что врежется в доски…Открыть глаза его заставила змея, вцепившаяся в ногу, а еще что-то соскользнуло, полетев вниз.
От вида внизу захватывало дыхание так, что можно было захлебнуться – земля быстро приближалась, отсчитывая балконами секунды до смерти. Он зажмурился. Что-то раскинулось, парашютом удерживая мальчишку на весу, Тео ухватил вайяту, чуть не оборвав свои руки при том. Подрагивая, испуганная, почти прозрачная, белоголовая уставилась вперед, все еще не веря тому, что произошло. Наверное, она сейчас проснется…Открыв зажмуренные глаза, она так боялась увидеть там белые стены комнаты, но вместо того там, где-то вдали, раскинулись сине-зеленоватые леса с огромными шляпками, светящимися в предрассветном сумраке. Сырая капель, сорванная с крыши, ударила ей за шиворот, заставив поднять глаза вверх и вновь взглянуть в лицо своего странного спасителя и в его козьи глаза.
Она ощутила, что дышит впервые за последний день.
Ювиви оглянулась, увидев в окне на третьем этаже ту самую комнату и Человека-часы, замершего беззвучным и нерабочим механизмом. Наваждение блеснуло от яркого фонаря, отразившегося в стекле. Она вновь вспомнила про то, как обидела его, вновь замерев, понимая, что ключ все еще бьет ее в грудную клетку…
-Теперь ты и правда, получается, живой…
-Я рад, что нашел тебя! – прервал Тео тревожные мысли, тихо скользя в воздухе над низкими крышами куда-то во внутренний дворик, - Ты ведь давненько уже пропала! Только вот мама твоя уже переехала отсюда, Ювиви.
-Ты о чем, я никогда тут не была…Я даже не знала, что есть дома, парящие в небе! И вообще-то меня зовут Кеана, Тео! Мог бы поинтересоваться!
Яркий свет, доселе казавшийся лампой где-то на противоположной стороне здания, поднялся белым пучком вверх и ослепил химеру…
-…и тут я потерял контроль над крыльями, ну, и брякнулся прямо на грядки…
-На мои грядки – прошипел темноволосый иглоголов, болтающий чаем в кружке, - На которые я цветы садил три часа, нереида возьми! А уж сколько я перекапывал!
-И полчаса потом за нами гонялся с лопатой и какими-то воскликами…Я думал, ты нас обоих посадишь вместо цветов! Кеана, а что он, собственно, говорил?
-Э…Лучше тебе не знать…
-А что стало с тем Человеком-часы!? – Мика налегла на стол, положив голову на ладони.
-Я не знаю…Я не перестаю думать о нем…Он ведь все-таки совсем-совсем живой…И, в отличие от меня, никогда не сомневался в, скажем, моей живости. Но я не хочу возвращаться туда, потому что боюсь уже не вернуться…
-А как ты туда попала, кстати говоря?
-Я не помню, правда…Может, мама расскажет, но до нее далеко. Я ведь в Вайе жила…Вы ведь тоже жили в Вайе, почему вы уехали оттуда? - она перевела заинтересованный свежий взгляд на брюнета, тяжело вздохнувшего и прикрывшего глаза.
-Я жил на границе Вайи, Кеана. И не хочу об этом вспоминать, - он продолжал крутить чай в кружке, тихо шепча в ответ и потупив взгляд.
-Как ты в поезде-то оказался, Э? Это ж надо, поймать Айдо! Чувак, у тя нюх на сорванцов!
-Просто ехал…Куда-нибудь…
-Расскажи про свой город!
-Да! Да! Да! – загалдели дети.
-Да нечего мне рассказывать, в моей жизни не было ничего такого интересного…Я и рассказывать-то толком не умею…У…у меня за сочинения все двойки были…
-Нуу, чувак, каждый рассказывает как может! – Ян положил руку на плечо сородича, - Давай уж, рассказывай как есть!
-Ну хорошо…Но в моей истории правда нет ничего такого, чем я бы мог гордиться…
Он тяжело вздохнул, оглянув неловко любопытных детишек, которые сверкали на него глазками (и Рэда, которого можно было назвать главным детишком), немного помялся от количества заинтересованных взглядов и тихо-тихо начал рассказывать.
а дальше много букв. В ворде у меня 27 страниц заняло
Пролог.
Пустая и белая комната, ядовитого белого цвета, жгущего глаза. Белый квадрат, светлый настолько, что едва ли в нем можно различить углы, освещенная химическим и искусственным галогеновым светом. Холодная…В ней тикают часы. Где они? Потерялись…Но пусть их не видно, отчетливо тикают они, отсчитывая секунды.
Шорох…
Она подтянет ноги, подует на свои руки с проступившими синими венами под тонкой белой кожей. Она перелиснет страницу книги в белой обложке. Она еще плотнее укроется кроваво-красным пледом, благодаря которому ее фигурка различима.
Она потерялась в комнате и в буквах, может, ее потеряли в бесконечной белизне или она потеряла причину своего нахождения здесь, но это не важно: важен завывающий ветер за окном, шелест страниц, тиканье часов и холод, от которого не спасут ни плед, ни теплая батарея… Пройдет еще очень много времени, пока она закроет книгу и вздохнет с облегчением, протерев уставшие глаза, поднимется с пола и кинет на него плед. Сжавшись и сгорбившись, она тронет стену и раскинет оказавшиеся там жалюзи. Окно полностью затянуто белоснежным и ровным инеем…
Глава первая и единственная.
Как замечательно возвращаться домой…Хотя, можно ли это место назвать домом теперь? Тео никогда там не был, потому что родители пару лет назад только переехали из небольшого города на окраине Тигкоуаля в необычный дом, который летает в небе по заданному ему маршруту. Он должен быть большим, населенным почти сотней жителей, включая детишек, молодежь и Пофи – старушку-соседку.
А где был мальчик? Ну, городок, где он раньше жил, был слишком маленьким для школы, потому его отправили в интернат. Прошлое лето он так и не попал к родителям – чтобы не мешаться, а работников там было и так достаточно, он поехал в гости к одному другу. Тео пообещал одноклассникам, что сделает кучу фотографий и покажет им потом, что приедет в школу, где он, благо, сдал последний экзамен.
Дорога в поезде, ночевки в чистых, но все равно пахнущих кем-то еще саркофагах и кроватях, шум колес, уже набивший оскомину – все это было позади. Он шел со станции по заснеженной дороге, морщась и кутаясь плотней в форменную куртку. Даже змеиная голова, которой оканчивался его хвост, предательски нырнула под одежду. Ветер мощным потоком старался сбить бедную химеру куда-нибудь в сугроб, но тот уверенно шагал черными лапками по небольшой тропинке. Он уже проклинал все на свете: жители Онура не любят ни холода, ни мокнуть от снега, набивающегося за шиворот, но мальчик мог только ворчать и ругать мерзкую погодку. Он уже думал, что никогда не доберется до входа, когда лбом уперся во что-то твердое…наверное, дверь…Потирая ушиб, он ощупал препятствие, стараясь не морщиться: и правда дверь! Большая, из черного дерева (наверняка пахнет смолой на солнцепеке!), здоровая, с глазком размером почти с хорошую чайную чашку. Тео поправился, отряхнул с себя снег и нащупал звонок.
Вахтер, бывший растрепанным старичком, напоил его тут же горячим чаем с вареньем, вручил длиннющий полосатый шарф, извинялся очень долго, поправляя очки, упорно не сидевшие на кошачьем носу, сказал, что придется подождать до вечера. По рассеянности своей (а годов дедушке было уже не мало) потерял запасные ключи. Тео, конечно, поворчал на этого мужчину, постоянно шмыгающего носом и вертящего ушами, но поделать тут ничего не мог, охваченный любопытством, отпросился погулять и исследовать здание. Не сидеть же, в конце концов в вахтерке, вдыхая запахи засаленной шубы, сигаретного дыма, пропитавшего обивку, слушая местное радио, вещающее без остановки новости!
Пахло тут особенно…Лаком, старым деревом, немного – нафталином. Все было таким домашним и уютным, совсем не как в общежитии. Тео, шикнув на змею-хвост, трусливо обвившуюся вокруг его ноги, пытался не замечать, как жутко поскрипывает половая доска под ногами: не хотелось бы рухнуть в ванную какой-нибудь леди, которая потом за ухо притащит его к родителям. Но, как только химера понял, что провалом куда-нибудь вниз этот звук не грозит, он стал уверенно шагать по просторным помещениям, виляя довольной змеиной головой кончика своего хвоста в разные стороны…
Немного стесняясь своей дурашливости, он делал все, что не позволяли в интернате: катался вниз по широким перилам лестниц, носился по длинным коридорам, открывал в них окна и свешивал вниз ножки, ловя снежинки и топя их своим дыханием. Он даже пообкусал какой-то цветок, точно такой же, который им строго-настрого запрещали есть, потому что «может, оно и съедобно и вкусно, но интерьер портить негоже».
-Что бы они понимали в цветах! – думал Тео, поднимаясь еще выше, на самый верхний этаж, он же чердак. Чуткие уши тут же уловили мышиную возню, потому, скинув рюкзак у входа, мальчик принялся охотиться на них.
Он представлял, что он – настоящий охотник, что если намазать лицо гуталином, вскарабкаться на шкаф и, затаившись, поглядеть на мышей, можно почти стать настоящим хищником на пике какой-нибудь горы. Он спрыгивал с этого шкафа, воображая, как могли бы потоки воздуха скользить по телу в полете, но лапы пружинили об пол раньше, чем Тео успевал насладиться этим ощущением. Мыши тут же разбегались в стороны с громким писком, а сам химера прислушивался: только бы никто не поймал его за детскими играми.
Наконец, когда живность окончательно забилась по углам, химера вскарабкался на крышу. Несмотря на эту противную бурю и скользкую черепицу под лапами, он все же, преобразив руки в когтистые лапы, вскарабкался на гребень, вытянувшись и всматриваясь вдаль. Переметаемые снежными потоками просторы Солулы с ее речками, лесами и гигантскими пространствами тянулись вперед на тысячи километров. По ним, переезжая с одного конусоида на другой, двигался поезд, гудя и стуча колесами. Шарф, подаренный вахтером, размотали ветер и охота, он, почти как флаг, развевался на ветру красно-белой полоской. Жмурясь на снег, мальчик замер, обдуваемый потоками холодного ветра и тучами бешеных снежинок…Он поймал несколько на черную пушистую ладонь. Снежинки сверкнули и, от теплого дыхания, тут же растаяли. Казалось, что еще минутка, буквально мгновение, и случится чудо, но, сколько бы он не стоял, замерзая, ничего не происходило…
-Тео! – послышался знакомый голос, - Слезай немедленно! Ты можешь поскользнуться! Отсюда высоко падать!
Мама терла его голову махровым полотенцем, совершенно не думая об ушах, рогах (между прочим, тоже не любящих подобные экзекуции!) и бровях, которые она готова была выдрать с корнем, только бы просушить. Она заставила засунуть лапы в таз с водой и закусить градусник.
-‘аам! ках ‘удто мы – ‘астоашие Онурсы!
-Настоящие мы или нет, но соулами это нас еще не сделало! И это точно не значит, что тебе можно разгуливать на такой верхотуре! Считай это своим наказанием.
-‘а я што ‘аз лазал по к’ыше ф шхоле!
-Вот бы радости-то было, если бы ты упал, и нам прислали твое сложенное гармошкой тело! Зато компактно! Сунул в сумку, и…
-Футошки у те’я, ‘аам!
Отец молча читал, он, обычно, дал бы ему ремня, но сам грешил в его возрасте любовью полазать, побегать…и вообще тем, что жене его не стоило знать, хотя бы чтобы она ему не елозила по голове полотенцем…Ну, или не надавала чем потяжелей…
Комната Тео была как раз над гостиной, в нее изобретательные конструкторы решили не спускать лестницу, а просто врезали дверь в потолок. Между прочим, было очень удобно оттуда наблюдать за тем, что происходит внизу, а высокие потолки не мешали свесить ножки и даже поставить напольную лампу при входе, которая же служила люстрой для тех, кто был на полу. Родители даже кинули коврик, чтобы их чадо не ляпало побелку своими лапами. Конечно, отпечатки на потолке, может, и забавно, но отец, как беливший потолок, был абсолютно против.
Помещение оказалось большим и, между прочим, весьма теплым, хоть пахло оно кем-то чужим и после ремонта казалось совсем необжитым. Он долго бродил, разглядывал принесенные ему книги, вещи на полках, изогнутые стулья с деревянными подлокотниками, листья, застрявшие между рам, большие бронзовые часы, в которых крутились шестеренки. Он повесил шарф на стул, скинул с себя форменный пиджак и, взяв с полки крошечную круглую шкатулку, раскинулся с ней на большой кровати. Он завел механизм, прикрыл глаза, прислушиваясь к тонким трелям мелодии.
***
Она бродила по кругу, не отходя далеко ни от окна, ни от пледа, ощущая почему-то, что если отойдет, то окончательно потеряется в бесконечной белизне комнаты. Она не раз оглядывалась вперед, но тут же отворачивалась.
-Это безумие, - говорила она себе, продолжая ходить, ломать пальцы и кусать губы. Она совсем замерзла.
Что она тут делает?
Вдруг, углом глаза она приметила в углу напротив что-то необычное, отчего зрачки резко расширились, а на лице мелькнула тревога. Она вцепилась крепче в крошащийся под пальцами подоконник, какой-то странный, будто из мела, и подумала, что если она не пойдет вперед сейчас, то, верно, навсегда останется тут, и потом…
«Может, это выход?» - но она еще долго не решалась, сжимая кулачки и потирая пальчики, наконец, вдохнула побольше воздуха и сделала шаг вперед. Под ногой что-то мягкое и пушистое, во что босая стопа зарылась полностью…
-Ковер, - сказала она, ощупав его. Было жутковато потеряться в этой белизне, но, пересилив себя, вайяту еще раз шагнула вперед, стараясь не потерять из виду очертания какой-то вещи… Она медленно шла по одной линии, стараясь ставить стопу к стопе, но, в итоге, решила, что так будет медленно и побежала к предмету, вдруг, запнулась обо что-то и упала на пол, чуть не разбив себе нос. Вещь, попавшая под ногу, перекатилась на бок, открылась, показывая красный бархат, и брякнула чем-то внутри. Шипя и потирая ушибленную лодыжку, белоголовая уже хотела швырнуть этим предметом в стену, но, потянувшись, увидела маленький ключик на цепочке, прикрепленный к корпусу. Она подняла вещь, понимая, что нашла музыкальную шкатулку. Не долго думая, девочка повертела его в руках и завела ключиком, устроившись рядышком на мягкий и неожиданно-теплый ковер…Тонкие-тонкие звуки, будто капли дождя, посыпались из шкатулки. Черные ноты поднимались вверх невесомыми тонкими пластинками и рассыпались в воздухе, будто капли краски в воде. На минуту показалось, что подул теплый ветерок, который ворошил ей волосы, который шелестел выросшими в белую траву мохнушками ковра. И что сама она сидит не на полу, а на качели, ни к чему не прибитой, просто болтающемся на цепях сидении, отталкиваясь от теплого песка и наслаждаясь полетом. Ветер пах водными лилиями…
Но, опускаясь в очередной раз, она уловила темное пятно впереди и услышала голос позади. Резко затормозив и чуть не слетев с сиденья, она ощутила, как запах цветов сменился сильным дымным, будто жгли бумагу. Жутковатый по своему виду мальчишка уставился своими козьими глазами и замахал ушами. Она зашипела, скаля зубы, прижимая уши, переливаясь синими разводами, и отскочила в сторону.
-Чего ты шипишь-то?
-Кто ты? Странно…А я думала, что в снах снятся знакомые существа…Я никогда тебя не видела.
-Аналогично…Что ты тут делаешь? И…тем более, почему задаешь такие странные вопросы для сновиденья?
-Качаюсь…Ну, и вижу сон. Я не могу быть сновиденьем, ведь я тоже сплю!
-Да ну? Брось…Сейчас мама разбудит меня, позовет на ужин…
-Я что, так похожа на плод твоего воображения?
Он подошел к ней, нахохлившейся, перетекающей уже красными волнами недовольства, хотел потрогать ее, но девочка, как ошалелая, цапнула его за палец, оставив там пару глубоких царапин.
-Эй! Чего кусаешься! – вдруг, что-то потрясло его, и мальчик рассыпался на ленты и туман, исчезнувшие в холодном снежном воздухе. Она тут же проснулась, ахнув.
***
-Я? Кусаюсь? Ты чего, Тео?
-М? – мальчик понял, что стоит посредине комнаты, - А почему я не в кровати?
-Наверное, потому что лунатишь и говоришь во сне! – брат был как всегда прямым, как бык, идущий в атаку, - Более того, ты споришь со сновидением!
-Ну, мне приснился очень странный сон…Представляешь! Меня укусила моя собственная фантазия! Прямо за палец, во! – он показал брату палец, но тот был целехоньким. Ни намека на царапины.
-Слушай, а, может, у тебя будет сонное бешенство, а? Хе-хе! Надо бы прививку поставить! Ладно, пошли…Мама звала на ужин!
Тео нахохлился недовольно, фыркнул, почесал одной лапой другую и пошел вниз.
***
Она проснулась там же где и лежала. Завод шкатулки, конечно, давно кончился, и девочка решила поставить ее на окно от греха подальше. Она дотронулась до еле теплой батареи и завернулась в плед.
-Какой странный сон…И зачем я его укусила-то? Приснится же! - она оглядела комнату в поисках того самого предмета и уже отчаялась его найти, как вновь приметила еле-еле различимые очертания его в бесконечной белизне. Вспоминая прошлую ошибку, она медленно пошла, словно слепая, ощупывая впереди все пространство, упираясь пальцами в воображаемые преграды, хватая кажущиеся вещи, призраками возникающие перед глазами. Она так старалась не запнуться обо что-то еще, ровно как с этим чем-то не столкнуться. Тревога охватывала тело. Делая каждый шаг в сторону белизны, она оглядывалась, стараясь убедиться, что окно с пледом все на там же месте. По спине бежала снежной пылью тревога, глаза широко открылись, но все равно ничего не видели, кроме желанной легкой тени на ковре. Сердце било совсем не в ритм ровному ходу часов откуда-то из глубины комнаты…рука уперлась во что-то мягкое, гладкое, пружинящее под пальцами. Она провела по предмету ладонью, шагая вбок, обратно, понимая, что она стоит перед диваном, абсолютно, абсолютно белым. Она забралась на него, истерично раскидывая в стороны подушки, которые, падая, исчезали, будто растворяясь в полу. Она вновь оглядывается в испуге – окно на месте. Она подняла руки вверх, вытянула немного дальше дивана.
Шлепок.
Девочка соскочила с дивана, водя рукой по гладкой поверхности стены, верно, мраморной, азарт ударил бешеным порывом в голову, судорожно мчась вдоль стены, вайяту старалась ощупать каждый мельчайший кусочек ее. Не ухватившись ни за единый новый предмет, ни за единую трещинку, она стала царапать стену, биться кулаками, стиснув плотно зубы, пока не нашла угол комнаты. Она опустилась на колени, уронив на пол капли слез, мгновенно оставившие на ковре два темных, но все же едва заметных, серых пятна, обернулась, к счастью, ни окно, ни плед никуда не исчезли.
«Чего плакать? Чего плакать!? Чего себя жалеть?» - вытирая рукой мокрые щеки, девочка, полная решительности, медленно зашагала вдоль второй стены, стиснув зубы еще сильней, она шла все быстрей, наконец, побежала тихонько вдоль стенки, пока не наткнулась на что-то твердое ногой.
Шар.
Действительно, шероховатый шар без особых примечательных свойств, разве что, своей белизны…Но глаза маленького исследователя при виде его наполнились небывалой радостью. Шар согрелся в ее руках и преобразился в белое плюшевое создание с большими честными черными глазками-пуговицами. Она прижала игрушку к себе и, поднявшись, спокойно вернулась к пледу.
***
-Тео, еще только десять! Не рано ли тебе еще ложиться спать? В конце концов, тебе не семь лет! – Флан вновь был прямым, ну, и да, ужасно надоедливым своими подколками. Как и подобает старшему брату.
-Я устал после дороги. И потом, в интернате нам никто не давал сидеть допоздна.
-Брось! Как будто вы прямо вот все строго ложились в десять? Что, и не прятались под одеялами с фонариками и журнальчиками?
-Лично я спал, потому что вставал в пять утра. Кто там читал и какие журнальчики меня волновало не особо, - пыхнув дымом из ноздрей, злой младший пихнул юношу в сторону и поднялся наверх, - Подумать, ты сам целыми ночами их читаешь!
Химера долго засыпал. Ему мешал и скрип перегородок и тот факт, что они, вообще-то, парят где-то в воздухе, даже необжитость комнаты. Казалось, дом дышал, иногда – похрапывал, посвистывал ветром в трубах. В конце концов, вверху жила семейная пара, которая, почему-то, всю ночь шепталась и ходила по полу. К тому же, встреча с белой девочкой, как он ее окрестил, не давала покоя…
Тео встал, глянул в большое окно, затянутое густым инеем, открыл первую раму, поскреб стекло, приложил руку, плавя узоры, от которых вниз потекли темные капельки воды. Какая ирония: знать, что, нарисованные будто кистью мороза на стекле, узоры – всего лишь расположившиеся в определенном порядке кристаллики льда, но при этом радоваться этому, как чуду. Наверное, так умеют только дети, хотя он уже совсем не ребенок: даже голос вот-вот сломается, а совсем не хочется взрослеть. Взрослые видят сны?
Холод обжигает ладонь, покалывает кончики пальцев, хочется оторвать руку, пока она не промерзла до костей, хотя покалывания еще долго останутся на коже. Тео обожал это ощущение, даже не обращая внимания на то, что не любил холод и сырость. В своем прозрачном следе ладони он увидел мелькающие мимо облака, стайки рыбок и даже большого ската, махавшего крыльями и медленно скользящего в воздухе. От окна тянуло холодом, ноги совсем застыли, и только это прогнало мальчика обратно в постель. Повозившись немного, он уснул.
Большую комнату интерната наполняла толпа учеников, во время переменки клубившихся где-то в центре кабинета и громко хихикавших. Тео закрыл тетрадь, положил на стол ручку, но она скатилась и упала. Когда он поднял ее, аудитория почему-то опустела, он сделал несколько шагов вместе с этой ручкой, даже не замечая, что эти репродукции на стенах висели у него в старом доме, а отнюдь не в школе. Очередная парта, мимо которой он проходил, как-то неожиданно оказалась кофейным столиком, да и что тут делала старушка Пофи осталось непонятным. Зато было абсолютно понятно, почему то, что пирожки, которые она всучила химере, были абсолютно для него несъедобны и вообще в начинке были сплошь червяки. Сколько бы соседка не просила мальчишку остаться, он вышел из комнаты, что неожиданно, на улицу, ступая по каменным плитам к небольшому садику с белоснежными деревьями. И там он увидел ее…Между прочим, она снова зашипела на него пуще прежнего.
-Слушай, а если я дам тебе пирожок, то ты перестанешь кусаться, шипеть, ну, не знаю…Царапаться, делать прочие глупости, которые надо бы оставить в детском саду?
Девочка помялась немного, кивнула, хотя все еще не выпускала подушки из рук. Что в ее руках вообще делала белая подушка с кисточками, оставалось загадкой. Тем не менее, она с хрустом слопала оба пирожка.
-М! Мои любимые! И червячки сочные!
-Ага, - Тео кивал, хотя внутри уже весь позеленел, - слушай…ну…а мы спим?
Мысль о том, что это вообще-то сон как-то внезапно пришла в его голову.
-Наверное…А чей это сон?
-Вроде бы мой…
-А я помню тот большой дом, что впереди…
Мальчик оглянулся, но вместо родного интерната или дома увидел большое сооружение этажей в пять. Он удивленно округлил глаза, протер их, помотал головой, но наваждение не исчезло.
-Кстати, я - Ювиви…
-Красивое имя…
-Слезь со стола, Тео! – он немедленно проснулся, ощущая, как Флан трясет его. Химера действительно стоял на столе, держа на весу руки, будто перепачканные жиром с тех самых пирожков. Только пришедший в себя, брюнет помотал головой с острыми длинными ушами и спрыгнул со стола на теплый пол.
-Ты чего это стал лунатить? – брат недовольно бил кисточкой хвоста по полу, - Я скажу маме завтра…А то ты так с крыши свалиться можешь!
-Нет, не надо! Это просто непривычная обстановка…Ну, и нервы…Я же недавно сдал экзамены. Пройдет.
-Будем надеяться. Ладно, иди спать! Завтра мама поднимет тебя рано и это…обещала устроить помывку.
От слова «помывка» Тео передернуло: ни одна химера не полезет в воду холоднее кипятка лишний раз. Собственно, мало какие химеры и в кипяток полезут – им проще полежать на углях и вываляться в саже, тем более что тела их не потеют и, покрытые пеплом, почти не пачкаются. Но жителям ты не объяснишь, что «вода холодная, мерзкая и в ней плавают дохлые амебы», более того, что мыло жирное, пузырится и потом все от него чешется, потому выбора не было. Химера скуксился, повесив уши, направился тихонечко в свою комнату.
***
-Глупый сон! Какой глупый сон, правда, Кубышка? – она ухмыльнулась, вытянув игрушку, призрак раннего детства, повисшую на ее руках и глядящую черными глазками-пуговицами. Она, понимая абсолютно насколько это глупо, одновременно ждала ответа от своего плюшевого друга и боялась, что от предмета донесется голос: неживое должно быть неживым. Ювиви повернула голову туда, откуда пришла. Хоть она знала, что там угол, казалось пространство бесконечно-белой канителью. Вайяту поднялась с пола, огляделась, решила пойти в другую сторону: а вдруг там есть что-нибудь!
Но поиски были безрезультатны: ни вещей, ни путей куда-нибудь, к тому же, даже часы тикали в другой части комнаты. Радовал только теплый ковер под ногами, в который пальцы зарывались, как в пух. Уставшая, девочка раскинулась на этом ковре, глянула на потолок.
-Значит, на полу пусто…
Стены, в отличие от пола, были ужасно скользкими и холодными. То и дело падая, Ювиви, выставив руки вперед, ползла, кружа по стенам. Она долго, долго, долго вальсировала, от танца у нее даже закружилась голова, влажная челка налипла на разгорячившееся лицо. Она понимала, что в очередной раз идет по кругу, где уже была. Сердце замирало, но она смотрела на пол и вновь находила там плед и окно, откуда пришла. Наконец, она стукнулась лбом обо что-то, что глухо отдало деревянным звуком. Пошипев, потерев шишку, Ювиви стала ощупывать новый предмет с истеричным желанием. Трясущиеся пальчики водили по резным элементам декора, по ножкам, ручкам, поднялись вверх, на площадочку и уперлись в привычное, холодное и стеклянное…Из стекла на нее смотрело бледное личико с крупными голубыми глазами и белыми волосами – ее личико. Она уселась на стул, будто кем-то для нее поставленный (или оставленный?): отодвинутый, как будто кто-то только что вылез из-за туалетного столика.
Она обнаружила в столе тени и яркую помаду, румяна, которыми вымазала себе лицо, она взяла с края зеркала большую белую шляпу с пером и долго красовалась, истерично хохоча. И чем дольше она смотрела на это сахарно-выкрашеное личико, тем больше понимала, что это почти она, но все же не совсем. В ее голову пришел неожиданно вопрос о том, кто в отражении…Тонкая ручка потянулась к стеклу, встретив ее собственный палец. Но в ту же минуту ее лицо подернулось легкой рябью от пальца, коснувшегося поверхности, твердой, но в то же время влажной и проницаемой. Она потянула палец дальше, куда-то за пределы комнаты.
В отражение смотрело чье-то лицо, той самой химеры из ее сна, которого она покусала. Он с не меньшим удивлением глядел на поднимающуюся из воды руку.
Азарт вновь хмельной волной накрыл девочку, хрипя, вырываясь из водяной глади, она ухватилась за мальчишку за рукав его рубашки, что-то пыталась кричать, но будто кто-то украл ее голос…тот схватил худенькую водяную ручку, холодную, как лед, потянул на себя…С каждым миллиметром кожи, обдаваемой теплым воздухом, сердцебиение учащалось, новые потоки крови приливали к лицу.
Еще чуть-чуть, чуть-чуть, и она уцепится за что-нибудь и выпрыгнет из непонятной комнаты!
-Эй! – окликнул его женский голос, мальчишка на секунду ослабил хватку. Рука Ювиви выскользнула обратно в зеркало, треснувшее и рассыпавшееся на осколки, падающие дождем, острыми краями полосующие бледную кожу. Взвизгнувшая, схватившаяся за раны, девочка упала на пол, рыдая от боли, от холодного груза отчаяния, рухнувшего на нее сверху в тот самый момент, когда рука выскользнула из того мира. Полная злобы и безрассудства, как помешанная, вайяту спустилась по стене, водя кровью по белому скользкому покрытию, дивану, неожиданно найденной на полу раме от картины. Головокружение, усталость, пришедшая, наконец-то, ясность, заставили девочку все же нарвать из пледа полосок и замотать руку. Она оглядела комнату, перепачканную красными отпечатками ладоней, полосами и точками.
«Откуда у меня столько крови? Будь я, верно, дома, я бы давно потеряла сознание…Да и вид крови заставил бы визжать и нестись за зеленкой, а скорей даже – к врачу…Может, я сплю?»
Одной этой мысли хватило, чтобы девочка вздрогнула, вскочила с теплого пола, уставившись удивленно на свои руки, целые. Комната продолжала надоедать своей одинаковой белизной, а на стене не осталось никаких осколков, ровно как и столика со стулом. «Неужели его кто-то успел забрать? Наверное, это пропавшие буквы из книги, однозначно, это они!» - подумала она, вновь удивилась тому, какой бред ей снится и думается в этой комнате.
***
-Клянусь, мама, там было отражение девочки-иглоголова!
-Это все – духи воды шалят. А они текучи и переменчивы…И принимают форму того, о чем мы думаем. Мы же в Лесу Дождя! – отец махнул рукой, оглядывая перепуганного сына в халатике, махнул рукой в сторону окна, откуда открывался вид на хмурые просторы с огромными шляпками грибов, - Иди, Тео! Прогуляйся по верандам – такой дождь свежий во время дождя!
-А где Флан?
-Убежал к «подружке» - отец выделил слово особенно ярко, подергав бровями, - Сказал, что они хотели полюбоваться на прудик. И что-то мне говорит, что это любование кроме замерзших ног оставит ему обветренные губы, - он похихикал, смутив немного химеру, цокнувшего и закатившего глаза.
Вся история со странной девочкой, которую, может, он просто видел во сне, казалась одной большой глупостью. Захватив из комнаты дареный шарф и замотавшись в него до самых ушей, взяв у старушки Пофи насильно всученных ирисок, Тео направился по пустынным коридорам дома.
«Пустынные» коридоры оказались вовсе не такими тихими, как он ожидал: жители, вся сотня, двигались в своем жизненном ритме, шли в сторону выходов, кто-то выметал сор из квартиры, откуда слышалось шипение масла и запах жареного лука. На потолке мужчина в домашней одежде ввинчивал лампочки. Клубилась шумная молодежь, хихикала, бегали друг за другом мальчишки, закрутившие его на месте. Тео чуть не упал, поворчал, поправил еще раз шарф, подошел к дверям во внутренний дворик и со скрипом их распахнул.
Шел настоящий ливень. Ливень такой силы, будто кто-то сидел наверху и поливал земли огромным душем. Громыхали молнии, в этой всей среде болтались смешные духи дождя, напоминающие прозрачных длинноволосых карапузов, смеялись и брызгали водой в зевак. Один такой хотел прыснуть струйкой в Тео, но змеиная голова поглядела на существо таким суровым взглядом, что дух улетел прочь. Мальчишку сегодня куксило. Ну, хотя бы потому, что его волосы и уши все посырели от дождя, а еще мама заставит его мыть лапы. Мыть - страшное слово, пахнущее земляничным мылом.
Притянутые под навесы небольшие островочки наполняли жители, пившие утренний кофе, под грибочными шляпками, читавшие, наблюдавшие за дождем, потому что, собственно, больше было нечего делать, пока дом все еще летел к городу. Эти островки соединяли небольшие мостики с прозрачными стенками, в которых плавали здоровые листы свежих лилий. Тео опустил уши, коснулся бортика.
-Мооокроо! – он сконфузился, наступил на лилию, как желе побулькавшую под ногой, - Брр! - он сжал лапу и помотал ей, стряхивая капли.
Еще больше мерзопакостности этим мостикам придавал пузырящий их дождь, который обязательно насквозь промочит его одежду. Мальчишка поджал хвост, отошел, поморщившись. Но делать было нечего: куча детей толпилась именно там, дальше, до куда вели какие-то пара метров мокрого моста.
-Как бы я хотел крылья! – фыркнул химера, пыхнул дымом из ноздрей и недовольно ударил хвостом. Он оглянулся, увидев там, к радости, последний зонтик, немного потрепанный, но все же вполне еще применимый. Он подошел к вешалке с этими зонтиками и ухватил его за крючок. К его удивлению, зонтик громко завопил, замахал сломанными лопастями, отпрыгнул в сторону, уперевшись преобразившейся в руку крюком в землю.
-Хам! – фыркнул зонтик в сторону озадаченного химеры и поспешно удалился, шустро перебирая пальцами. Мальчик переглянулся со змеиной головой, фыркнул дымом и, сжавшись, побежал по мостику так.
Весь подрагивая, Тео влетел на площадку, тут же вписавшись во что-то белое, длинноволосое, рухнувшее на землю.
-Ювиви!? – он блеснул глазами, как будто ожидал подарок на день рожденья: у создания были ушки, как у иглоголова. Впрочем, ворчливый мальчишеский голос тут же его разочаровал.
-Какая еще Ювиви? – фыркнул тот, поднимаясь с земли, отряхиваясь.
-Ха-ха! Айдо похож на девчонку! Айдо похож на девчонку! А я что говорила!? – соул в длинном свитере подразнила его длинным языком, тут же убежав прочь. Белоголовый, рыча, погнался за ней и исчез за дверьми в холл.
Тео сконфузился, хотел извиниться бы (в конце-то концов, он был очень культурным мальчиком, получившим пятерку по этикету), но парочка усвистала от него куда-то в здание. Он оглядел площадку, полную шумных и веселящихся детей, игравших, брызгавшими друг друга и ловящими шаловливых духов, и водяных бабочек с пестрыми пятнами на крыльях, помялся немного на краю, но так и не решил присоединиться ни к одной из компаний. Не найдя там и брата, он перешел в здание, ощущая странную грусть для себя, направился по шумным коридорам мимо стендов. Он сжимал подмерзшие лапки. Кажется, он уже видел эти записи…
«Пропал ребенок двенадцати лет, иглоголов, пол: женский, цвет волос: белый, глаза голубые, кожа светлая, телосложение худощавое, - глаза бегали по буквам, как-то разбегавшимся в стороны по пожелтевшей бумаге, - Ее зовут Ювиви, пожалуйста, если кто повстречает ее, скажите маме, квартира 85, я очень волнуюсь за мою дочку».
-Точно…Я же читал уже это объявление! Неужели она и есть та самая Ювиви? Хоть фотографии тут нет, все равно это наверняка она! – Тео, окрыленный своей находкой и надеждой, поспешил в ту самую квартиру. От этого волнения у него в груди все сжало. Он предвкушал уже, что вот, он расскажет все матери потерявшегося ребенка, эту самую Ювиви вытащат на божий свет, а его похвалят за проявленную храбрость, тогда мальчишка сможет важно задрать нос и тогда уж точно сказать себе: «Ты, Тео, действительно герой!»
Химера тревожно постучал в дверь, его обдало какой-то необычной тревогой…Но открыл ему, почему-то, необычно-высокий рыжий хоккодианец, с непониманием и любопытством рассматривавший мальчика с головы до ног, будто увидел какое-то чудо, он даже обнюхивать стал, хоть и как-то неловко себя ощущая.
-Привет…Ты что-то хотел?
-А где…? В общем…Кажется, я знаю где Ювиви!
-Ю-ви-ви…? - он скривил брови, проговорив это слово по слогам, - Я не знаю что это такое, но мне оно не нужно…Или все же…Эй, Иса, а ты знаешь что такое «Ювиви»?
-Наверное, вы ошиблись…мы не понимаем о ком вы! - широко улыбнулась девушка, выглядывающая из-за его плеча и выпихивающая красноголового внутрь, - Скажите об этом охране!
-Но ведь здесь жила…
-Вероятно, она переехала. Мы прибыли сюда недавно, так что, вот…Пока! - девушка потрепала мальчишку по голове и закрыла дверь.
-Он пах костром… - послышался голос из-за препятствия. Тео поморгал глазами и решил поскрести рог, уперевшись в что-то странно-осязаемое пальцами. Оно зашипело, отчего мальчишка стал шлепать себя по голове, стряхивая ЭТО. Нечто черное, хвостатое и, определенно, на двух лапах, кубарем скатилось на пол, показало ему язык и тут же растворилось в воздухе. Химера сглотнул, помотал головой, ничего не понимая, решил, что почудилось поспешил наведаться на вахту.
***
Холодно и одиноко. Снятся дурацкие несвязные сны, делать, собственно, нечего, а со страниц книги, хоть Ювиви и не помнила о чем она, исчезли все буквы. Куда они могли сбежать да и зачем девочка знать не могла, но даже нарисовала себе картину, как важные буквы с картинками на груди разбегаются в стороны и прячутся кто за чем в этой белой комнате. В этой комнате приходят только бредовые мысли.
За все это время она обследовала только часть стен, но ничего не нашла, разве что только мелок, но от белого мелка проку в этой комнате не было. Время тянулось, ползло, волоклось…Ну никак не хотело идти.
Она бы хотела найти того, кто придумал время и пнуть ему хорошенько, чтобы он перестал растягивать и ускорять время постоянно.
-Время! Часы! – она вскочила, рванув по полу к стене, откуда доносился стук часов, она залезла на стену, нащупала очертания деревянного резного корпуса, большого, размером с человека. Все стекло на этих часах покрывал плотный слой белой пыли. Ювиви стерла его, вымазав все руки, видя циферблат почти на середине часов.
Полпятого.
Она провела рукой выше, вдруг, отпрыгнула от часов, испуганно при том побелев, почти слившись со стенами этой комнаты. Помотав головой и потерев глаза, она глянула внутрь еще раз. Прямо под стеклом лежала голова манекена, точно как у полудуха, но без глаз, ушей: гладкая, обтянутая тканью голова. Ювиви нащупала замок этого гробика для манекена, щелкнула им, откинув дверцу в сторону.
Скрип и звук движения шестеренок, точно как в кукле. Тело манекена ожило, его тощая рука, состоящая из железных прутьев с металлической кистью на конце, потянулась к вайяту. Девочка отпрыгнула в сторону, переливаясь кругами, приготовилась куда-нибудь бежать, но манекен помахал рукой, сам отклонился и прикрылся, будто напугался не меньше. Он медленно поднялся на ногах-иголочках, будто от циркуля, поскользнулся и рухнул на этом скользком полу. Циферблат был у манекена как раз на животе.
-Ты живой? – Человек-часы в ответ закивали головой, хрустя медной шестеренкой, торчащей из виска и подползая к ней на коленках. Он и дотронулся до ее груди, там, где было ее сердце, затем – ткнул на часовой механизм.
-Нет, ну, это же не одно и то же! – фыркнула она, заставив волнистую полоску пробежать по телу, манекен лишь сложил руку на груди (одну, потому что второй не было), неодобрительно глянул на нее, жестикулируя, пытался что-то ей объяснить, правда, девочка не сообразила что именно. Она все гадала: как он ее видит?
Вернулись туда, откуда начали.
Они оба были теперь у батареи на красном пледе, девочка все так же мерзла, сжимая кисти на плечах. Несмотря на холод, Ювиви ощутила себя впервые живой здесь. Хоть новый знакомый и молчал, как рыба, он все же был, лучше, чем стены и даже чем игрушечная Кубышка, которую девочка благополучно подарила человеку-часы. Он хорошо создавал видимость присутствия кого-то живого хрустом своих шестеренок. Тот долго рассматривал игрушку, вертел перед лицом, наверное, манекен бы улыбался или смеялся, но у него не было лица, чтобы показать улыбку или какую-либо другую эмоцию о которой можно было только догадаться. Девочка сидела рядом на коленях, немного сгорбившись, со стеклянным взглядом, молча уставившись в циферблат и наблюдая за тонкой резной стрелочкой, отсчитывающей секунды ее нахождения в белоснежной тюрьме. Ей даже казалось, что ее сердце сейчас бьется точно в ритм этим часам. А еще, обволакивая все тут, висела повсюду тишина, которая одним фактом своего существования бесконечно надоедала всем, кроме, пожалуй, Кубышки, которой, по сути, было безразлично.
***
«-Меня беспокоит, что ты ходишь во сне, Тео – мать уперла руки в боки, все еще наивно полагая, что сделав суровое лицо и голос построже она будет казаться значимей.
-Брось, милая, вот если бы он под себя ходил…А так, в общем-то, все в порядке! Пройдет!
-А если он случайно выпрыгнет из окна? А если он заберется в чью-нибудь квартиру и его обвинят в воровстве!?
-Мам, не выдумывай того, чего еще не случилось!
-Я звоню врачу! – и она, вытерев руки полотенцем, потянулась к телефону, глянув сначала на недовольное лицо сына, а, затем, на еще более недовольную мордочку змеи, - И не надо плохо обо мне думать, Тео, я забочусь о твоем здоровье!»
Перспектива быть излеченным до смерти, замученным расспросами и закормленным какими-нибудь порошками, которые, может, лечат его снохождения, но наверняка отбивают аппетит, не радовала (а ведь он и так худой и вообще подтягивается только восемь раз!). Он прокручивал утреннюю сцену в голове сотый раз, думая как заверить маму вечером, что он в полном порядке, но так и не решил. Тео направился туда, где раньше проводил добрую половину своего времени, туда, где пахло старой полиграфией, пылили страницами толстые тома и кипы газет, перевязанных бечевкой, точно такой же, какую старушка Пофи приспособила для привязки своих овощей на подоконничке. В общем, мальчишка стоял в библиотеке, вытирая лапы об небольшой коверчик, специально для того приспособленный. (В конце концов, он хорошо учился, потому что отец угрожал ему судьбой дворника или чистильщика туалетов!) Он не знал что именно собрался читать тут, но бродил между стеллажей этой созданной руками жителей библиотеки. Он просто хотел выбить из головы утреннюю неудачу, белую девочку, предстоящий поход к психологу и вообще остаться подальше от родни, норовящей мальчишку посюсюкать. За эту пару дней, к гигантскому удивлению, мать с отцом успели набить оскомину, в чем сам Тео не хотел себе признаваться. Ведь он хороший и заботливый сын – он должен себя хорошо вести. Мальчишка совершенно отвык за время обучения от общества взрослых, домашней стряпни и того, что даже не с кем поболтать до глубокой ночи, потому что кроме него и парочки духов, шубуршащихся в темноте, в комнате никого не было. У них даже не водились забавные микрослоники, которым он любил отдавать кексовые крошки. Ну да…И кексов тоже не было. Тео сделал вывод, что микрослоники заводятся от кексов по утрам.
Но даже не смотря на то, что спал он больше, чем обычно и уж точно больше, чем надо, химера ходил сонный и весь день широко зевал, наверное, он успел простудиться…В любом случае, он клевал носом над книгой, даже и интересной. Встав со стула, он решил, что книгу дочитает потом, уже завтра, а сейчас еще немного побродит по библиотеке, хоть гораздо меньшей, чем в их гимназии, но все же!
Он обращал внимания больше не на содержание книг, а на резные обложки, на светящиеся у некоторых буквы на корешке, на стулья, на столики на потолке, где пили кофе и читали газеты какие-то франты. Он щупал страницы, какие-то – пожелтевшие и пыльные, а какие-то – совсем новые и приятно пахнущие свежей краской. Он просидел там до самой темноты и решил, что пора вернуться только когда светящиеся бабочки осветили полки и отсюда ушли почти все жители. Уходя, он заметил в небольшом свободном пространстве стоял раритетный патефон. Тео не знал что там стояла за пластинка, он пощупал немного предмет, но решил, что если заведет его, то ему точно дадут подзатыльника, потому поспешил домой.
Он почти до утра сидел на окне, наблюдая, как барабанит по плоскому козырьку дождь, как пузырит, как смывает листья куда-то вниз. Он уставился в черное небо, где сверкали молнии, в скрытую за дождем даль, где светили слабо грибы. Ветер приносил свежий запах, как химере сказали, озона. Змея дремала на подоконнике, свернувшись клубочком. Мальчик знал, отчего он так пахнет и откуда берется молния, но все равно не мог уснуть во время грозы: так охота было понаблюдать за раскалывающими небо молниями.
***
Ювиви нацарапала на желтоватом «лице» человека-часы глазки и улыбку, чему само существо было несказанно-радо, хоть и не могло нигде увидеть отражение. Но, несмотря на эту улыбку, как только Кубышка остывала в его металлической кисти, она вновь превращалась в твердый каменный шар. Приходилось снова прижимать к себе, чтобы он согрелся и вновь становился плюшевым с милыми черными глазками. Пока она в очередной раз наблюдала, как очертания ровного шара становятся мягкими и пушистыми, человек-часы шагнул куда-то в центр комнаты, который, казалось, Ювиви уже успела изучить.
Манекен уперся во что-то, ощупывая это, стал быстро крутить какую-то ручку. Она подбежала ближе, прищурилась, провела рукой: это был патефон, самый настоящий, с прозрачной абсолютно трубой, как раковина, потрескивающий иголкой по пластинке. Человек-часы отпрянул от предмета, будто изумившись тому, что оно издает звук, но потом даже прильнул к тумбочке, сгорбившись над этим патефоном. Она ухмыльнулась, слушая начинающуюся музыку, поглядывая на человека-часы, необычно-хорошо стоявшего на своих ножках-иголках и покачивающего головой в ритм музыке. Она кивнула ему, уселась на найденный ей рядом стульчик и довольно долго наблюдала за вращающимся полем белой пластинки. Наконец, направилась куда-то, аккуратно ступая на пол и глядя себе под ноги. Но как бы она не была внимательна, она все же запнулась и ухнула в какую-то странную яму. Вскрикнув, Ювиви стала барахтаться в тряпках, которыми эта яма была наполнена, но выпала куда-то вниз, на пол, больно ударившись пятой точкой.
***
Тео шел в темноте, абсолютно не желая спать, он брел по темным коридорам. Чтобы не было скучно, он позвал с собой маленького духа огня с какой-то свечки и наблюдал за этой забавной крохотной рыбой, напоминающей какого-нибудь удильщика или рыбу-черта, летающей радом с ним и освещающей ночные коридоры. Змея сонно волочилась почти по полу, ей-то как раз хотелось улечься в кровать и не шевелиться до утра, но пойти против воли вот-уж-сколько-лет-как-своего-хозяина она не могла.
Тео думал, что хоть ночью тут будет спокойно, но не тут-то было! Во-первых, его поймала стоящая в ночном чепчике вездесущая старушка Пофи, которая важно и абсолютно по-преподавательски прижала уши, разведя их в стороны и велела вернуться домой, правда, химера благополучно от нее удрал. Во-вторых, помещения в прямом смысле того слова храпели. Хотя, конечно храпели жители, из квартир которых этот храп тихо-тихо доносился. Гремел по крыше дождь, более того, мальчишка почти столкнулся с кем-то, спешащим на ночную смену.
-Ну, это прямо не ночь, а какой-то праздничный день на ярмарке! – прошипел он, завернув за угол от этого работника и спрятав дух в ладонях (за что тот, между прочим, больно его укусил!), неожиданно даже быстро для себя оказавшись около библиотеки. Ему страшно хотелось пойти туда и все-таки пощупать удивительный патефон с прозрачной черной трубой, будто стеклянной, гравированной угловатыми узорами Черных. Он завел раритетную вещь, довольно долго покрутив ручку, уселся рядом с ним, слушая доносящуюся оттуда вальсовую музыку.
Он услышал шаги, вздрогнул даже, оглянувшись к стеллажам. Рыба скользнула туда, напугав белоснежно-белую вайяту и вытаращившись на нее черными лупающими глазами и виляя туда-сюда искрящейся удочкой. Белоголовая прижала уши, поплыла прозрачными полосами, потянувшись пальчиком к этой штуке.
-Ути-ути!
-Джади кусается, будь осторожна! (он, разумеется, знал, как зовут этого духа, он вообще всегда обращался к духам по именам).
Белая девочка успела отвести палец до того, как рыб клацкнул челюстями и недовольно покосил на химеру, сложив грудные плавники. Брюнет ухмыльнулся, почесал затылок (вообще-то он поскреб рога, смыкающиеся у него на затылке).
-Ну, это уже вовсе беспредел! – фыркнула девочка, схватившаяся за уши (она бы, верно, впилась в волосы, но иголки тому мешали), почти вытянув их до подбородка. Если бы получилось, верно, она бы завязала их там узлом. Рыб куда-то испарился, но и без него стало как-то светло.
-Ты мой сон…? Или я – твой!?
-Может, мы оба спим.
-И видим друг друга во сне?
-Ну да. А почему бы и нет?
-Я бы с удовольствием оказалась сном, чтобы раз! И не вернуться в белую комнату, там все, все, все белое! Как я ненавижу этот цвет! Вот если выберусь, то все сделаю разноцветным или в горошек…Только без белого…! Я даже волосы перекрашу!
-Белая комната?
-Ну да. Она совсем белая, настолько белая, что кажется сплошной слепой бесконечностью!
Тео моргнул, не понимая куда делись библиотечные полки. Эхо отбивало каждый шаг. Казалось, они уже находятся в каком-то зале. Пол тронулся, толкнув Ювиви, но мальчишка поймал ее, понимая, что они оба находятся на огромной виниловой пластинке, а на фоне огромные белые ноты поднимались, надувались, перетекая в воздухе, как капли в парафиновой лампе, и исчезали вверху.
-Ты любишь танцевать?
-Я не умею…кстати, а как мне тебя звать?
-Можешь называть Тео. Хочешь, научу, это не сложно…
Это напоминало бред, само место, сами события, дурацкая идея танцевать, которая как-то сама напросилась в голове, но все же оба кружились в вальсе, раскидывая с поверхности гигантской пластинки большие осенние сухие листья. Музыка струилась вокруг, густая, как вода, она гулом проникала в уши, связывая детей с пространством какими-то невидимыми нитями. Ювиви так боялась оттоптать новому другу ноги, она так боялась, что она проснется и не увидит его больше никогда, что зажмурилась, повесив уши. Весь ее сжатый в комочек вид заставлял Тео молчать, как рыба об лед и даже не решаться что-то спросить. Музыка заставляла забыть о времени, которое будто застыло. Общие мечты их, общие сны, переплелись в один и вели их по пластинке…
***
В абсолютно пустой и темной комнате, освещаемой одним лишь духом-огоньком, посреди библиотеки с патефоном, в котором еще играла пластинка, кружила спящая фигура, будто вальсируя с незримым компаньоном, она что-то ворчала во сне. Ночной сторож, протерев сонные глаза, сам себе не поверил, но все же подошел к мальчишке и долго думал тормошить его или нет. Близился рассвет, но лунатик все не утихомиривался.
В это же время человек-часы наблюдал за таким же круженьем Ювиви в белом пространстве, придерживая рукой шар, он мялся на месте, с одной стороны, мечтая разбудить девочку, чтобы она снова сделала Кубышку настоящей, а с другой не желая обрывать это наваждение. Впервые тревога на лице вайяту сменилась радостью.
Вдруг, пол щелкнул под ногами танцующих, пластинка встала. Хватаясь друг за друга, они оба рассыпались. Тео ощутил себя стоящим посреди комнаты рядом с патефоном. На него уставился сонный охранник, причем, невозможно было сказать кто из этих двоих был больше удивлен. Химеру тут же приволокли домой, где его уже потеряла беспокойная мать, к тому моменту вставшая на работу.
-Тео, ты опять ведь лунатил! И где ты был на этот раз!?
-Я нашел его одного в библиотеке.
-Ну, подумаешь, немного брожу иногда…
-Подумаешь, запнешься за стул и упадешь в окно. Зато, может, летать научишься! – зашипела мама и за ухо втащила его в квартиру, - Завтра же отправимся к доктору Рови! Один сосед порекомендовал тебе полный покой и постельный режим! Так что завтра лежи и не думай куда-нибудь шастать!
Сказать проще чем сделать, Тео все оставшееся время вертелся в кровати, не способный уснуть. Он не мог теперь выкинуть Ювиви из головы, хотя бы просто потому, что хотел помочь ей.
***
Ювиви открыла глаза, как только патефон замолк. Она замерла в той же позе, в какой закончился танец, будто восковая фигура. Замерев, она не хотела верить, что вновь оказалась где-то в нигде, в белой-белой комнате, она даже не дышала. На нее, с недоумением наклонив голову, смотрел человек-часы, хрустящий шестеренками и тикающий грудью. Он держал в руках шар, но до сих пор не мог решить отдать его ей или подождать…Ювиви опустила руку, упала на колени и тихо заплакала. Она не знала почему. Выкинув шар из рук, манекен бросился к ней и приобнял за плечо.
-Ну почему, почему я здесь!? В этой пустоте, почему тут все неживое, почему!?
Человечек оскорбился такой фразе, он сел напротив и показал ей часовой механизм, затем ткнул в грудь ей.
-Ты другой! Может, внутри меня тоже часы, которые отсчитывают секунды моей жизни, может, и так, но тебя можно завести с помощью ключа, а сердце, стоит ему встать, его уже никто не заведет! И мой разум! Он умирает тут! Он задыхается…!
Рассерженный, манекен вырвал этот ключ, вставленный в механизм, провел пальцами, вытянув в воздух тоненькую цепочку и надел его на шею Ювиви с яростной досадой. Она глянула на подарок, резной, белоснежно-серебристый ключ. Человек-часы отвернулся и спешно сел к окну, мгновенно побелев, как и все в этой комнате. Вайяту замерла, поняв только теперь насколько сильно она задела своего друга, единственного здесь. Она сбежала вниз, сделав Кубышку мягкой, но манекен даже не обращал на нее внимания. Ювиви вновь ощутила себя абсолютно одной. Даже тиканье рядом казалось искусственным, а химически-белые стены продолжали убивать ее своей гладкостью.
Она шарила вокруг, пытаясь найти потерянные буквы, но ей казалось, что эти буквы ничего хорошего о ней не скажут. Все с укором глядело на Ювиви…даже при том, что глядеть было нечему.
***
Тео продолжал валяться в постели, он отлежал себе все бока, напялил полосатый шарф, скукожился у окна, наблюдая за закатом и свежевскопанной грядкой. Кому-то довольно долго объясняли что-то рядом с этой грядкой, в ответ на что тот только кивал.
Тео посмотрел вперед, куда-то вдаль, где медузы плавали в воздухе после обильного дождика. Свобода была так близко, по ту сторону окна, за этими стенами, в которых его норовили удержать. Химера хотел попасть туда, попробовать покататься на какой-нибудь рыбине, нарвать целый букет цветов и, разумеется, вернуться до обеда, потому что мамины обеды грех пропускать. Он глубоко вздохнул, сложил на груди руки и пробежал по полкам, взглядом. Духи, поселившиеся в комнате грустно поглядывали на него, а одна никак не могла отлипнуть от банки с валерьянкой.
-И с чем, вы думаете, это связано?
-Однозначно, со сменой обстановки. Лунатизм пройдет, как только Тео привыкнет к новому дому и найдет себе новую компанию. Вы же понимаете, интернаты…Тесное общество класса, разные дела…Просто пусть отдыхает. Закрывайте плотно двери и окна на ночь, но в целом, лунатизм не опасен.
-Здорово…Теперь меня тут будут держать, как мыша в клетке! – химера нахохлился, пуская злые колечки дыма носом, - Как бы я хотел, чтобы у меня были крылья! Я бы полетал…Я бы вернулся, никто бы и не заметил…
На ночь его крепко заперли на врезанный отцом замок и плотно закрыли окно от беды подальше. Тео долго лежал в кровати, но не мог уснуть. В его голове опять танцевала белая девочка, с которой ему хотелось снова увидеться, хотя бы, чтобы вытащить ее из белой комнаты. Он даже нашел телефон той женщины, которая должна бы быть ее мамой, но на том конце аппарата никто не отвечал. Это окончательно развеивало его веру в свои способности сыщика. От валерьянки и чего-то еще, наверное, от чая с сомнительным запахом, глаза постепенно слиплись. Химера опять засыпал ближе к утру. В полудреме мальчик ощутил, как чьи-то мягкие шаги едва слышно подошли к окну и замерли. Он подумал. Что ему приснилось…
***
Человек-часы молчал, но не как обычно, а не двигался и не реагировал. Он замер, хотя завода еще хватило бы на много лет. Он водил своим вострым пальцем по стене, пытался выдолбить в ней что-то, но не мог. Вайяту уперлась в него спиной, прихватив Кубышку. Она сидела так, замерев, вспоминая, как днем тщетно пыталась помириться с манекеном…Как бы глупо это не было.
Ювиви поднялась с пола, вздохнула, глянув в окно, на котором был лишь белоснежный иней, стала корябать его ногтем, но ничего не видела в окне, она подышала, плавя лед, снимая ровную корочку, которая сползала с водными потоками тихонечко вниз. Она надеялась найти что-то за этим инеем, но видела только какую-то бесконечную белизну снега, стеной сыплющего за окном. Человек-часы встал, двигаясь, подошел лениво к окну и оперся на подоконник, хрустя всеми механизмами. Она глянула на манекен, затем повернулась к окну и замерла.
Ювиви долго бы стояла так, она привыкла к тому, что в этой комнате можно становиться почти неживой, наверное, она тоже побелела и почти слилась со стенами и полом…Но она ощутила что-то новое…
Почти неслышные, наверху зашуршали чьи-то шаги, но девочка слишком хорошо вошла в роль неживого объекта и долго упорно не хотела поднимать голову, даже когда на ее голову стало сыпаться что-то холодное, напоминающее порошок, обжигающее кожу. Скосив зрачки вбок, Ювиви поняла, что манекен весь засыпан этим же порошком, поблескивающим в мертвом снеге, девочка упрямо и тупо уставилась вновь в иней на стекле, в проскобленное пятно. Она долго так стояла, игнорируя шаги, пока что-то со свистом летящее, не лязгнуло об ее голову. Вздрогнув, вайяту отскочила в сторону, с ее плеч и головы белая пудра шлейфом обрушилась на пол. Она потерла ушибленное место, разведя колючки, глянула на пол, на котором серела жестяная банка.
-Сгущенное молоко. С сахаром… - констатировала Ювиви, подняла голову. Вверху, как черные вены, торчали где-то вдали ветки сухих деревьев. Холодок пробежал по плечику к шее в самую-самую макушку. Девочка коснулась затихшего манекена, но не смогла согнуть его руку или сдвинуть с места. Она рванула в центр комнаты, где стоял патефон, глянула наверх и только сейчас поняла, насколько она всегда была близка к выходу. Она, скользя по мрамору и бросив в осыпавшиеся вниз хлопья снега кубышку, поспешила вперед, где из стен торчали пульсирующие почему-то ветки. Когда Ювиви касалась их, они осыпались, оголяя черную кору, скрытую липким снегом, как ягоды сахарная пудра.
Она потеряла ощущение бега, казалось, что пятки и носки вовсе не касаются земли. Сверху что-то вновь посыпало, она увидела чьи-то ноги или лапы, черные, бликующие на чем-то прозрачном, покрытом белым снегом, хотя сейчас этот снег, там, за пределами комнаты, напоминал туман. Рассекая прямые потоки снега, мягко ударяющие об плечи и лицо, вайяту, совсем запорошенная, остановилась около тонкой-тонкой преграды, которая, казалось, треснет от прикосновения ее пальцев со звуком первого инея на лужицах. В окошечке, оставленном лапой, она увидала темный силуэт с длиннющим шарфом, развевавшимся, как флаг.
-Тео! – прошептала она. Мальчишка стоял впереди, не двигаясь, тихонько покачиваясь в сомнамбуле. Она обернулась назад, не веря своим глазам: прямо под ней сидела замершая и засыпанная снегом фигура манекена. Его выдавало только то, что красный плед маленькими выглядывающими из-под порошка красными лужицами обтекал Человека-часы. Она отвернулась от него, вновь глянула туда, куда-то вперед, в пепельно-сероватую даль, пересыпаемую снегом и погруженную в сизый туман, мутнеющий во взгляде наливающихся слезами глаз. Она сжала кулачки, полная ярости, оглянулась еще раз, но тут же резко вернулась обратно, раскидывая легкий снег, слетающий с волос.
-Я ненавижу это место! – она разбежалась, бросаясь в это окно, будто в бездну, в пасть какого-то невиданного и огромного зверя. Ощущая лишь развевающиеся полы своего платьица, Ювиви даже не ощутила преграды. Она слышала лязг, ощутила скрип одежды Тео, за которую ухватилась, но продолжала падать.
***
Тео сквозь дрему плутаний по бесконечным и пустым коридорам (да и коридорам ли?) ощутил резкий рывок, который дернул его вниз. Он думал, что падает с кровати, но пол был уж слишком высоко. Недовольный, химера ждал, что врежется в доски…Открыть глаза его заставила змея, вцепившаяся в ногу, а еще что-то соскользнуло, полетев вниз.
От вида внизу захватывало дыхание так, что можно было захлебнуться – земля быстро приближалась, отсчитывая балконами секунды до смерти. Он зажмурился. Что-то раскинулось, парашютом удерживая мальчишку на весу, Тео ухватил вайяту, чуть не оборвав свои руки при том. Подрагивая, испуганная, почти прозрачная, белоголовая уставилась вперед, все еще не веря тому, что произошло. Наверное, она сейчас проснется…Открыв зажмуренные глаза, она так боялась увидеть там белые стены комнаты, но вместо того там, где-то вдали, раскинулись сине-зеленоватые леса с огромными шляпками, светящимися в предрассветном сумраке. Сырая капель, сорванная с крыши, ударила ей за шиворот, заставив поднять глаза вверх и вновь взглянуть в лицо своего странного спасителя и в его козьи глаза.
Она ощутила, что дышит впервые за последний день.
Ювиви оглянулась, увидев в окне на третьем этаже ту самую комнату и Человека-часы, замершего беззвучным и нерабочим механизмом. Наваждение блеснуло от яркого фонаря, отразившегося в стекле. Она вновь вспомнила про то, как обидела его, вновь замерев, понимая, что ключ все еще бьет ее в грудную клетку…
-Теперь ты и правда, получается, живой…
-Я рад, что нашел тебя! – прервал Тео тревожные мысли, тихо скользя в воздухе над низкими крышами куда-то во внутренний дворик, - Ты ведь давненько уже пропала! Только вот мама твоя уже переехала отсюда, Ювиви.
-Ты о чем, я никогда тут не была…Я даже не знала, что есть дома, парящие в небе! И вообще-то меня зовут Кеана, Тео! Мог бы поинтересоваться!
Яркий свет, доселе казавшийся лампой где-то на противоположной стороне здания, поднялся белым пучком вверх и ослепил химеру…
Эпилог
-…и тут я потерял контроль над крыльями, ну, и брякнулся прямо на грядки…
-На мои грядки – прошипел темноволосый иглоголов, болтающий чаем в кружке, - На которые я цветы садил три часа, нереида возьми! А уж сколько я перекапывал!
-И полчаса потом за нами гонялся с лопатой и какими-то воскликами…Я думал, ты нас обоих посадишь вместо цветов! Кеана, а что он, собственно, говорил?
-Э…Лучше тебе не знать…
-А что стало с тем Человеком-часы!? – Мика налегла на стол, положив голову на ладони.
-Я не знаю…Я не перестаю думать о нем…Он ведь все-таки совсем-совсем живой…И, в отличие от меня, никогда не сомневался в, скажем, моей живости. Но я не хочу возвращаться туда, потому что боюсь уже не вернуться…
-А как ты туда попала, кстати говоря?
-Я не помню, правда…Может, мама расскажет, но до нее далеко. Я ведь в Вайе жила…Вы ведь тоже жили в Вайе, почему вы уехали оттуда? - она перевела заинтересованный свежий взгляд на брюнета, тяжело вздохнувшего и прикрывшего глаза.
-Я жил на границе Вайи, Кеана. И не хочу об этом вспоминать, - он продолжал крутить чай в кружке, тихо шепча в ответ и потупив взгляд.
-Как ты в поезде-то оказался, Э? Это ж надо, поймать Айдо! Чувак, у тя нюх на сорванцов!
-Просто ехал…Куда-нибудь…
-Расскажи про свой город!
-Да! Да! Да! – загалдели дети.
-Да нечего мне рассказывать, в моей жизни не было ничего такого интересного…Я и рассказывать-то толком не умею…У…у меня за сочинения все двойки были…
-Нуу, чувак, каждый рассказывает как может! – Ян положил руку на плечо сородича, - Давай уж, рассказывай как есть!
-Ну хорошо…Но в моей истории правда нет ничего такого, чем я бы мог гордиться…
Он тяжело вздохнул, оглянув неловко любопытных детишек, которые сверкали на него глазками (и Рэда, которого можно было назвать главным детишком), немного помялся от количества заинтересованных взглядов и тихо-тихо начал рассказывать.
@музыка: Akira yamaoka, Reutoff, Massive Attack - Paradise circus
@настроение: Weird...
@темы: Ода одиночеству, The white room