Кёёёёёёёёёсо

Няяяя!!!! какие четкие линии! Это лицо - часть вот этого рисунка

Он молчаливый, немного странный и почти всегда все считает...Считал. Мой милый могильщик. *умерла от истечения слюнями*

@темы: Мазня моя, ЙЭРЭСЬ

---

О_о

Шиза моя, собственного бодяжения и розлива. Зазеркалье. Это была работа по архитектурке...Обратите внимание на бодрый телевизор ^^

---

ОЙНЕМОГУУУУУУУУУУУ

Сколько процентов в тебе добра ?

Ваше имя В тебе ... В тебе 100% добра

все гадания на aeterna.ru

Тупые тесты

---

О_о

зажим для химической бюретки

---

Еще о детском

Мама связала мне шапку, фиолетовую, мягкую, с двумя помпошками на макушке, как у детей ^^ Я так люблю такие, но на меня было не подобрать. Раз уж мама вяжет, раз уж ей это нравится, то почему бы и нет?
Сегодня у нас с Олькой отобрали клизмы, знаете, не большие, а клизмы-груши, потому что мы решили, что есть клизма-мама, клизма-папа и *такой маленький* клизменыш, дурачились, тыкали, почти в дочки-матери играли, пока почвовед не сказала: "Заберите груши, а то они уже косятся на них подозрительно"
А еще сегодня я нарвала Китайских фонариков! Я их обожаю: они такие яркие, красные и желтые. В нашем доме только в моей комнате осталось окно с простыми рамами, не пластиком, так что я заложу фонарики между ними...Здорово так: зимой смотришь, видишь везде снег, а они, такие яркие и теплые, пестреют в окне, как подарок лета.
И этому человеку 18 с половиной лет.

@темы: ЙЭРЭСЬ

---

D.D. Вступление, глава 1

Вступление.

Запись в дневнике: Сердце так громко бьется. Громко настолько, что я не могу уснуть. Чье-то дыхание, совсем рядом. Оно преследует меня повсюду, но, кажется, я раньше не замечал его…Из-за Норы? Я могу быть где угодно, я могу не слышать голос доктора, который что-то бормочет про мои болезни, скрипа его мерзкой ручки, грубого хрипенья санитаров, но я знаю, что если закрою глаза, то услышу чье-то легкое, но тревожное дыхание. Такое испуганное, совсем детское. Мне хочется приглушить свое, успокоить рвущееся вон из клетки сердце, чтобы понять, где находится мой мучитель. Но я боюсь понять, что он во мне.
В грязную, желтую и пустую комнату свет попадал лишь из маленького окна наверху, куда было невозможно добраться. Спрятавшись от этого света и свернувшись в углу, сидел человек с застывшим взглядом, не сводящий глаз с лучей. Они пропиливали со временем стену, они крошили ее, выжигали, она покрывалась трещинами и вопила, но человек, единственный, кто слышал эти визги и видел страдающую стену, сидел неподвижно. Если он опять скажет, что свет уничтожает все, к чему прикасается, его опять изобьют до полусмерти…Потому он просто смотрит на текущую из вен желтой стены темную кровь и молчит. Скоро солнце сядет, а стена замолкнет…А ведь когда-то он рвался, царапал дверь, рвал кожу на груди, хрип, заявляя, что не безумен. Когда-то он был даже счастлив…Но с того времени прошло больше двух лет…
Придет несколько людей, они принесут маленький светящийся камень и поставят его в лампу. Эти же люди кинут на пол миску с едой и огрызок карандаша…Но сидящий на полу лишь лениво глянет и на карандаш и на еду, затем вновь уставится куда-то в пустоту. Ему уже ничего не надо. Седые и спутанные волосы длинными сосульками свисают вниз, пустые и серые глаза медленно скрываются за смыкающимися веками. А ночью придет она…
Стоит чуть-чуть дать волю Морфею, уносящему в царство сна, как зашлепают ножки мелкими шагами, как ледяные ручки протянутся к груди и шее, как тихое дыхание тревожно начнет хлестать в ухо. А если он не будет реагировать, то раздастся тихий плач, и холодные потоки потекут по ерошащейся спине, глаза тут же откроются, испуганный, седой начнет вертеться, чтобы разглядеть мучителя, но не найдет его.
-«Кто это? Я не знаю…Но у нее на ногах каблучки, каждый удар которых пронзает мой череп, холодные ручки, будто смерть, прикасаются к лицу. Я ее видел, но не могу вспомнить. Я знаю, что мы были знакомы очень давно», - пациент больше не кричит, не уползает в противоположный угол…Все бесполезно. Капает вода, но седой уже знает, что она ему только кажется. Он даже не совсем понимает происходящее…
-«А как меня зовут? Я даже уже и это не помню…Я бы хотел вспомнить, но, кажется, меня уже нет. Нет ничего. Даже еда уже отдает тленом, воздух наполнен ядом, который час за часом меня убивает».
Через год седого вытащили из этого помещения и отправили домой…Нет, он не был излечен. Его отправили умирать.
В тот день, когда он вернулся домой, шел сильный дождь, небо затянули такие тяжелые и низкие тучи, что, казалось, стоит протянуть до них руку, и можно было уцепить кусок, выдрать с кровью. Это был потерянный человек. В серых глазах застыла боль и безразличие, он даже не мог идти – один из санитаров втащил безжизненное тельце, легкое, как перышко, напоминающее скелет, обтянутый кожей. Комната…Его старая комната, которую пациент узнал с первого взгляда. Такая светлая и довольно большая. Чьи-то прикосновения и тихий плач, теплые слезы на ладонях заставляют вспомнить, что это мать. Седой понял, что давно лежит в постели, хотя не знал, когда его туда положили и который сейчас час. Он медленно и бессильно повернул голову набок. Губы бедной старушки шепчут что-то невнятное.
Очередная бессонная ночь. Воздух в этой комнате казался слоеным, каждый слой, тяжелый, как свинец, давил на соседний. Самый низкий осел на грудь, потому дышать казалось почти невозможным. Разумные мысли ускользали. В голове царила пустота и тихий-тихий звон, почти неслышный. В комнате было так темно, что различить очертания хоть одного предмета казалось невозможным. Но стоило прикрыть веки, как ледяные пальчики хватали за шею, что-то капало на грудь, вновь слышалось сердцебиение, чужое, второе…В тревоге пациент открывал глаза, вновь пытаясь хоть что-то различить, хотя бы тот стол, который должен был быть у окна. Внезапно, что-то изменилось…Тихое потрескивание вывело пациента из транса, обдало холодной волной ясности. Огромный чёрный мотылек влетел в его комнату. Его дрожащие крылышки трепыхались в воздухе. Неизвестный ощутил прикосновение этих холодных лапок на своем носу, увидел, как насекомое причесывается и умывается. С души упала какая-то тяжесть, накатывала бесконечная нега, сладкая, как патока. Глаза мучимого бессонницей сомкнулись, впервые за столько времени, он уснул почти мёртвым сном.
Утром глаза открылись все в той же комнате, кто-то сидел рядом и теребил руку. Из окна шел свет, совсем другой, приятный и тёплый, как руки, которые прикасались к костяшкам пальцев.
-Дарк, ты слышишь меня? – прозвучал родной голос
«А ведь и правда…Меня так зовут…», - пациент повернул голову и осмотрел фигуру постаревшей матери. Глубокие морщины проступали на бледном лбу, от нее пахло ладаном, церковными свечами и лекарствами, запах которых раздражал до изнеможения.

Глава 1. Кукла.

Худая фигура двигалась по улице, ее руки впились в плечи, а глаза уперлись куда-то в землю. Он как-то пошатывался, склоняясь то вправо, то влево. Весь замерзший, какой-то немощный, казалось, он вообще не должен быть живым. Моросило. Осень давала о себе знать колючим ветерком, забиравшимся даже под рубашку, едва видным паром изо рта и лужами, в которых плавали расквасившиеся пёстрые листья. Серые деревья устремили черные вены ветвей в небо. Худой человек шел посередине улицы, люди, проходящие мимо, отшатывались в стороны, расходились от него и убегали на другую сторону дороги. Их головы: серые, светлые, рыжие – сливались в один единый грязный поток какой-то никчемной речушки, которая, громыхая, будто горная, на самом деле всего-то текла с горы мусора, утаскивая всякий хлам и воняя так же. Ее течение раздваивалось перед седым и собиралось позади, от него несло потом, парфюмом и немытыми волосами. Вороны и голуби, сидящие на зданиях, похоже, мечтали поживиться тем, что волны выносили на берег. Иногда в потоке появлялись лошади этакими корягами, переносимыми туда-сюда, это река управляла ими, она несла их, а вовсе не лошади тянули кибитки. Из потока выбилась пестрая капля, которая столкнулась с длинной худой фигурой. Пухло-розовая, маленькая, она уставилась на взрослого дядю своими карими глазками, встретившись взглядом, как-то по-животному испугалась. Мать захватила его волной и утащила дальше. Тысячи глазных яблок разных цветов и размеров стали пристально просматривать седого насквозь, он закрыл свои усталые веки и помотал головой – наваждение исчезло. На серовато-белом лице не было ни боли, ни обиды, а какое-то безразличие ко всему. Черные, как смоль, синяки под серыми глазами и проступившие вены в белках напоминали о бессонных ночах. Тонкие и сухие губы были крепко сжаты – говорить было не с кем и не о чём.
-Кто это? – шепнул кто-то из приезжих.
-Местный психопат…Недавно чуть не умер, да, говорят, как-то выкарабкался! Демонам он продался, вот что!
Дыхание учащалось от таких комментариев. Хотелось кинуться к болтунье и вытрясти из нее всю душу, убить головой об мостовую. Но если он так сделает, его снова отправят ТУДА, в ад, из которого ему будет уже не выбраться. Дарк вспомнил мерзкое жёлтое, будто восковое от жира лицо доктора с крохотными очками на переносице, со шприцом в кривых и тонких пальчиках, поморщился.
Сегодня была суббота, гремел колокол на большой площади с колодцем, из церкви слышался монотонный нудный вой молитвы. Болтали сотни голосов вокруг. Тысячи ног, каблучков и даже босые стопы шагали по уличным мостовым, катили колеса повозок по грязным широким лужам, хлюпая водой в выбоинах. Запахи улицы обвивались вокруг шеи мертвой петлей и душили его, не давая доступа воздуху. Они затекали свинцом сладости в глотку и обжигали горло. Наконец, юноша свернул к своему дому, и суета вокруг смолкла. Подул ветер, обсыпав седого листьями, прилепив один, мокрый и прохладный, прямо на щеку. Дверь дома открылась с привычным лёгким скрипом.
Дарк, уже снявший верхнюю одежду и обувь, приблизился к спуску вниз, сошел по скользкой лестнице в узенький коридор, где было влажно и довольно душно. Он с трудом открыл старую обитую ржавым железом, дверь. Поток спёртого воздуха пахнул в лицо. В маленьком подвальном помещеньице, тёмном, точно как та палата, помещалась только старая кровать, этажерка с книгами и столик с креслицем. Дарк зашел внутрь, ступив на мягкий ковёр босыми ногами. Он хлопнулся на постель, долго смотрел в потолок, слушая как усилившийся дождь барабанит где-то снаружи.
А вечером придёт старая сиделка принесёт лекарства, от которых сознание мутится, от которых тошнит и хочется спать. Все закружится в бесконечном спиральном вальсе, свет свечи начнет биться, как сердце, пульсировать. Тело обмякнет, будет неохота двинуть даже пальцем. Какая разница? Все равно пелена усталости медленно накроет, веки сомкнутся…А ещё придет она…
Но что-то изменилось – мучительница не появлялась, непривычно, даже обидно. «Куда она пропала? – крутилось в мыслях почти заснувшего больного, - Это очень странно…»
Снов не было, приходилось наблюдать за огромной чёрной простынёй, за которой, вероятно, были какие-то невиданные грёзы, но тело охватывала лёгкость сна, как будто Дарк летел где-то в бесконечности, лёгкий, как пушинка, не заботящийся ни о чем. Звук вдалеке. И юноша понимает, что это уже происходит наяву, он просыпается, отчетливо слыша плач, где-то далеко, в холле. Мурашки пробежали по спине холодными лапами, глаза широко открылись в темноте. Дарк соскочил с кровати, ожидая, что плач приблизится, но этого не происходило. Сердце рвалось наружу, разбивая рёбра, оно хотело вылететь из клетки. Седой взял со стола затушенный сиделкой огарок свечи, засветил его. В холле стало тихо, но как-то особенно темно, он никогда не видел таких тёмных ночей. На секунду ему даже показалось, что возле фонтана кто-то стоял, но, как только он моргнул, там никого не было. В глотке пересохло.
«Что это на лестнице? Сырость?» - следы маленьких детских туфелек на ступенях и черные капли чернил, которые иногда расплывались в следах. Дарк не на шутку испугался, он быстро взлетел вверх по лестнице…Около входа лежала маленькая тряпичная кукла. Странная, вся закапанная чернилами…Открыл дверь… Окно было распахнуто, из него дул ветер, принося на чердак капли дождя и мокрые осенние листья, за крюк старой лампы кто-то подвесил петлю. Что-то заставило Дарка идти вперед, к этой петле. Ноги сами ступали по полу. По началу сопротивлявшийся, юноша под конец доверился этой тяге. Глубоко вздохнув, он уронил табурет ногами. Петля сразу же порвалась, и безумец хлопнулся на пол в трех метрах от стены прямо на принесенную листву. Он, ослабев, дотронулся до кровящего носа, а затем до лежащей рядом куклы, оставил на ней несколько кровавых пятен. Веревка исчезла с шеи, пропала, будто бы и не было. Белая детская ручка, мертвенная, с проступившими темно-синими венами, взяла куклу. Больной пытался выхватить игрушку обратно, но каблучки быстро отскочили куда-то в сторону. Впервые юноша увидел свою мучительницу, хорошо разглядел ее черное платье с белым передничком, молочные вьющиеся волосы, и две дорожки черных слез на щеках.
-ЭЙ! Она не твоя! Отдай! – он бросился за куклой, юноша встал, быстро побежал навстречу странной девочке, спотыкаясь и падая от усталости, сковавшей его тело. Она, в свою очередь, как-то растерянно шагнула в темноту и бесследно исчезла. Рыцарь в последний раз поскользнулся, он долго искал рукой в темноте полы ее платья, но так ничего и не поймал, кроме сплошной темноты.
-Отдай! – кричал он, - Верни! Оставь! Она моя, моя! – теплые слезы покатили по щекам. Он забился в истерике.

@темы: D.D.

---

Кёсыч

Работа Финика, не моя. Покраски добрая часть - тоже. Мои - только ухо (Без покраски) и волосы вторым слоем, ибо первый вариант был такой писец темный, блин!!!

---

Одна маленькая пиранья, выпущенная в бассеин во время соревнований по водному поло, может превратить мужскую Венгерскую команду в женскую

---

Просто так.

Прыгала, бегала и ловила на лету сорвавшиеся осенние листья, как маленький ребенок, перелезла через оградку, как лазила в детстве...
Поймала два листочка и загадала желания. А какие я никому-никому-никому не скажу

---

Синдром.

Дети - цветы жизни: если не уделять им внимания - вырастут колючими, грубыми, потрепанными, своевольными и упертыми.
Если слишком сильно удобрить - загниют в сюсюканьи и вырастут маменькиными детками. Если слишком сильно ровнять - востанут против хозяина и откажутся расти. Наоборот, если не ровнять, - выведется больное своевольное обезбашенное чудо. Если поставить дитя к кактусам - оно зачахнет, замкнется. Оставь одного - возненавидит и уйдет в депрессию. Поставь с детства со всеми такими же рядом и оставь с ними надолго - вырастет такое же, как остальные.
А вот последствия неправильного ухода придется разгребать уже самим цветочкам: либо приспособятся, либо - нет.

@темы: Ода одиночеству, Короткое замыкание, ЙЭРЭСЬ

---

Я дописала...

Не знаю, испортила ли я или улучшила свою зарисовку. Возможно, стоило оставить все так, как было, но мне нравятся оба варианта...
www.diary.ru/~Siltwater/p79666582.htm (Предыдущая версия по этой ссылке)
У меня весьма нелегкий период в жизни. Он связан с одним близким и почти родным мне человеком. И еще одним, погибшим почти два года назад...
Вороника на крыльце…
Она по ту сторону стекла,
И я бы открыл ей,
Если бы я знал, где здесь дверь… (Аквариум "Северный цвет")
***

пожалуйста, прочитайте...

-Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Ровно десять ступенек в лестничном пролете. Ровно восемь секунд на то, чтобы их пробежать. Я знаю, что сейчас ровно 20 лет 3 месяца и 8 дней с моего рождения, я знаю, что идет уже третий месяц, с тех пор, как я здесь. Займет ровно пять минут и пятнадцать секунд, чтобы дойти до остановки. По пути мне встретятся 4 магазина…Нет, я не зануда. Я считаю все, потому что больше мне делать нечего. Небо багрово-серое от туч, опять будет идти дождь. В этом небе висят огромные конусоиды с никому не нужными домами. Кто бы тут жил. Ровно пять ступеней в последнем пролете, ровно 20 Серебрянных и 50 медников в кошельке…
Небо плакало, асфальтно-серое, оно всегда плакало. По краям дороги с обеих сторон росли ровно пятьдесят шесть деревьев с обрезанными ветками, будто горелые спички, воткнутые в землю. Здания, напротив, были, какими-то криво-косыми, какими здания быть не должны. Они не сливались с небом и асфальтом только благодаря более светлому оттенку. На пустынной улице больше никого не было. Раннее утро отличалось серостью и холодом.
-Раз, два, три, четыре, пять…Значит, 15 ворон на площади…
К станции с неприлично-ровным черным асфальтом подошел небольшой поезд, тоже черный, наполненный тзоками. Неизвестный тут же пересчитал их и точно установил, что в вагоне их ровно 37. Он уселся на лавочку, смотря в окно полузакрытыми глазами и не обращая на черных, как уголь, созданий. Тзоки здесь существовали только в ночной форме. Окно запотело от теплого дыхания, разные глаза уставились вперед, надеясь найти хоть что-то, чего не было вчера. На темно-сером асфальте были еще более темные лужи воды, гладкие, будто кто-то специально прошелся по их глади утюгом, точно столько же на каждой улице, сколько и вчера. Точно столько же столбов, окон, указателей, остановок. Небо было такого же оттенка, что и вчера. Вагон шел с той же скоростью, и ровно в то же время, что и вчера, прибыл на станцию, на которой юноша вышел. Он сделал ровно столько шагов, сколько сделал вчера, до калитки кладбища…
Из ровных правильных клумб торчали все те же цветы, того же назойливо-мертвого изрозова-фиолетового оттенка. Тихое и спокойное, место освещал лишь принесенный приехавшим могильщиком огромный фонарь. Юноша подошел к пустому месту, размерил пространство метр на два метра и тридцать сантиметров.
На лепестки неизвестных цветов упала горсть грязи, измазавшая их. Скинув с себя куртку и достав лопату, неизвестный начал долбить тяжелую и жирную грязь, которая походила на один большой ломоть мяса, который разрезать казалось невозможным.
Скоро рубашка и футболка уже валялись где-то наверху, топча дно будущей могилы, неизвестный думал, что еще пара лопат, и она будет ровно метр глубиной. Уставший, он вылез на поверхность, передохнул.
-Ровно на пять клумб посадить цветы…Ровно ведро воды нужно вылить на каждую клумбу…Ровно три еще выкопать. И, возможно, еще одну…
Ровно в девять вечера он уехал обратно, ровно за семь секунд поднялся на третий этаж своего пустого и холодного, черного дома. Скинув одежду, он хлопнулся возле чуть теплой батареи.
-Десять сигарет. Это ровно на завтра… - сказал он, закурив одну из них. Закрыв глаза, вытерев рукой грязное и сырое лицо, он ладонью прошелся по челке, обнажив лоб. Он закрыл глаза и пустил облако серого и едкого дыма…Ровно три часа на то, чтобы просто посидеть…Ровно семь – на то, чтобы выспаться…
***
Он проснулся как раз вовремя: ровно в семь часов утра. Открыл глаза, вытянул руку, смотря на пальцы.
-Раз, два, три, четыре, пять. И на той, смею предположить, точно столько же… - Фыркнув, он поднялся с пола и глянул в зеркало прямо напротив него. Неизвестный провел по шипастой голове, попробовав пригладить свои пыльного темного иссиня-зеленого цвета волосы. Не получилось.
–Раз, два, три, четыре…Десять шагов до кухни…На столе три мухи. Раз, два, три, четыре…Десять, одиннадцать…Двадцать, нет, Двадцать одна крошка на столе, - бормотали губы. Он отрезал ровно два совершенно одинаковых куска хлеба и сделал из них бутерброды. Часы тикали пружинисто ровно с тем же назойливым постоянством, насколько помнил хозяин, ровно шестьдесят раз за минуту. Он налил до краев чашку кофе, сделав ровно три шага до плиты с чайником и за столько же вернулся. Неизвестный еще раз глянул на руку. Внезапно, он выхватил нож и ударил лезвием средний палец. Разумеется, не отрубил…Взвыв, он выбросил нож из рук на пол, спешно стащил полотенце, опрокинув кофе, замотал рану. Иглоголов прижался к стене, сполз по ней вниз, прикрыв глаза. Медленно, он распахнул веки.
-Раз, два…Пять…Шесть капель крови на полу…триста двадцать один, триста двадцать два, триста двадцать три… - стал он считать сколько секунд будет течь со стола кофе.
***
Письмо в почтовом ящике. Снова. Как всегда в пятницу пришло письмо от старшей сестры.
-Кёсо, - прочитал он, изображая девичий голос, - Когда ты приедешь? Я жду твоего письма вот уже целый год…
Скомкав его и прихлопнув ровно четыре раза, иглоголов швырнул его в угол, где валялось уже сорок восемь примерно таких же.
Он опоздал на поезд, на который обычно садился. Он замерз, пока ждал второй, выдыхая мертвенно-белые клубы пара изо рта. Он зашел в ужасно-холодный и пропахший металлически-грязным запахом вагон, в котором было ровно сорок пять тзок, и устроился у окна, уперевшись лбом в стекло. Под лапами какой-то Дитя дождя, усевшейся напротив, вертелся старый сухой листочек. Иглоголов уставился в этот листочек, думая, сколько понадобится секунд, чтобы она смела его хвостом. Но ни хвост, ни сквозняк не смогли сдвинуть чуть колышущийся листочек, будто приклеенный к тому месту, где он лежал.
Если верить градуснику, то на улице стоял ровно ноль по Цельсию. Легенькая курточка, влажная еще, не спасала от кривых и колючих лап могильного холода. Лопата, прогибаясь, почти ломалась от каждого удара по мерзлой земле. Земля хрустела, будто все ее кости ломались под натиском иглоголова. Рука ныла, а повязка испортилась окончательно, древко натерло руки до мозолей.
Добавилось еще пять могил на черном от тяжелой земли, идеально-квадратном кладбище.
-Двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть! – повторял задыхающийся голос, уставший. Руки дрожали, а древко покрывали красные подтеки… Начинался дождь, быстро превратившийся в настоящий ливень. Порывистый ветер заливал грязью лицо, хлестал кнутами спину…Могилу наполняло грязной водой и жирной размокшей глиной. С трудом давалась ему каждая лопата. Сражаясь с землей, как с монстром, могильщик со всей силы вонзал ее в глинистую плоть, будто каждый раз это был последний удар, на который он способен. Волосы налипли на сырое лицо. Одежда набухла и обвисла. Выкинутая футболка, которую Кёсо стянул наконец с себя, хлопнулась на землю наверху, будто содранная кожа.
-Семьдесят девять…Восемьдесят…Восемьдесят один…Восемьдесят две лопаты, - сказал он, закончив копать, и выкинул лопату на поверхность. Иглоголов поднял голову вверх ровно на десять секунд и замер с закрытыми глазами под холодным дождем. Он прижал уши. Тучи застыли на вечно-сером небе неподвижно…Наверное, они были теми же, которые висели над этой могилой вчера. Кёсо покачнулся и, как пораженный, упал прямо в могилу, положив на грудь больные руки…
-Раз, два, три… - он снова что-то считал, - День за днем…Восемь, девять…Даже палец себе не могу отрезать…Двенадцать…Чтобы хоть что-то сделать…Пятнадцать…Не столь раздражающим…Шестнадцать…
На этой цифре он закрыл утомленные утренними пробуждениями глаза.
Он открыл их и понял, что вокруг стало темно, точно как саркофаге. Однако, холодная вода, в которой расплывались волосы, и облака, застывшие неподвижно в небе, давали понять, что он все еще там, где закрывал глаза. Вдруг, на его и без того грязное лицо упало что-то зернистое и холодное. Вскочив, Кёсо увидел могильщика-Соула, который держал в руке его же лопату с землей.
-А я уж подумал, что ты умер, Постоянно-что-то-считающий…Руки даже на груди скрестил…
Иглоголов хотел накричать, избить старика до полусмерти и закопать заживо, но ничего не стал даже говорить, молча взял свои вещи и ушел с кладбища…Ровно за сорок семь шагов.
Добираться пешком не пришлось. Темный поезд, полный ночных духов, медленно катил вперед. Кёсо уперся лбом в поручень, так как все сидячие места были заняты, закрыв глаза, он даже не хотел и не мог сейчас ничего считать, старался только не упасть на железный пол. Ничего не видно за окном, впрочем, брюнета это не волновало.
Выйдя на нужной станции, Кёсо понял, что вышел совсем не на той, которая была нужна, а на предыдущей. Он шел по пустой и полной черных и холодных луж дороге, считая шаги. С каждым его шагом на этой улице тухли две лампы, а другие две, впереди, начинали еле-еле теплиться, будто, не успев родить свет, они его убивали. Гудели гнутые провода без столбов, извивающиеся причудливыми вареными макаронинами в воздухе. Руки безвольно свисали вниз…
-Сто пятьдесят три шага, двадцать одна лампочка, сто пятьдесят четыре шага, двадцать три лампочки… - он считал уже нехотя, просто потому, что не мог не считать. Вперед вела большая лестница, одиноко торчавшая среди темного неба.
Он насчитал тридцать три ступеньки на лестнице, еще пятнадцать шагов до дома. Он поднялся домой, открыл дверь…вошел…Шлепнула вода, хрустнуло стекло под ногами. Дождь, который ударил прямо в окно, пробил его и наполнил пол, потолок, противоположную стену лужами черной блестящей воды. Мало думая об этом, Кёсо мертвым грузом упал на сырую кровать и уснул.
***
Следующий день был мукой. Руки болели, глаза – слипались, он сам будто полыхал огнем изнутри. Кёсо, перебравшись на потолок и рухнув у стены, нашел пульт, включил стоящий одиноко в углу телевизор, но в экране показался только белый шум…Глупо уставившись в него, иглоголов просидел почти весь день, пока голод не прогнал его к холодильнику, а чешущаяся голова – в ванную. Если спросить его потом, то он и не вспомнит этого дня. Ровно, как и второго, точно такого же. В окне все так же замерли тучи на неподвижном небе.
Кёсо проснулся в третьем часу ночи от грохота и скрежета. Что-то капало и чавкало. Он открыл глаза и едва успел увернуться от четырех острых лезвий, воткнувшихся в стену. Два пылающих черным огнем глаза уставились на него, звенели напоминающие сабли когти, хозяин их рычал, виляя, как кот, горящим хвостом. Из клыкастой пасти капала слюна.
«Черный…! Я – покойник!» - пронеслось в голове у брюнета. Рыкнув, эльф кинулся вперед, разнес телевизор на мелкие кусочки четырьмя ударами когтей. Создание, лязгая задними, рвануло к жертве, намереваясь растерзать ее. Иглоголов перекатился, спрыгнул на пол, выхватив лопату, он огрел Черного по морде. Тот взвыл, помотал головой и хотел сожрать наглеца…Но противник исчез из поля зрения.
Кёсо выпрыгнул в окно, как мог быстро, побежал по стене и скрылся где-то в проулке. В монолитной темноте он не разбирал пути, ощущая лишь сердцебиение, слыша удары ботинок об асфальт и свое бешеное дыхание, настолько раздражающе-ритмичное.
Он вновь стал видим, упал на колени на асфальте, задыхаясь. Ровно сто одиннадцать ударов в минуту совершало его сердце. Лампочка где-то вверху едва светила болезненным желтым светом, в котором были видны серые клубы пара. Иглоголов посмотрел вверх, увидев лишь огромный квадратный тоннель из черных домов с балконами, устремлявшийся в черное замершее небо. На щеку брюнету упала капля. Закрыв глаза, могильщик замер под дождем, считая капли, коснувшиеся его тела. Лязг вдалеке, напомнивший о ночном госте, заставил Кёсо скрыться в ближайшем подъезде. Обвив колени руками, он уснул неподалеку возле еле-теплой батареи. В грязное облупившееся окно прорезался еле-видный свет.
***
Он не пошел домой. Впервые за этот год глаза его горели жизнью, Кёсо даже не знал, хорошо это было или плохо. Он, впервые за три месяца, не пошел на работу. Он бежал, как ополоумевший, по пустой улице, не обращая внимания на утренний холод и на то, что живот его болел от голода. Он подбежал к дому за пять минут и быстро взбежал на второй этаж, задыхаясь, ударил пять раз в дверь. Ему открыла молодая Соул в ночной рубашке, несколько изумленно оглядевшая утреннего гостя.
На столе стояло ровно две кружки. Ровно десять печений в вазе, один чайник и две ложки для одной пиалы с вареньем. Кёсо сидел на небольшой табуреточке, напротив него приземлилась девушка и взяла кружку чая.
-Почему ты просто не пришел на почту?
-Потому что она еще не работает, а после работы я туда не успею точно…
-И потому ты решил завалиться в шесть часов утра к почтовому работнику без приглашения?
-А…Сейчас шесть утра…? – он поспешно достал телефон, который показывал пятнадцать минут седьмого.
-Ладно…Ничего. Пей чай. Так, что ты хотел?
-Написать письмо сестре.
-А, да, точно, она на тебя жаловалась, что ты пропал…Как же это с твоей стороны грубо, Кёсо! – она мяла небольшую салфеточку в руках. В ответ он мог только промолчать, наблюдая за тем, как ровная и гладкая салфетка превращается в непонятную массу бумаги.
-Она так ждет твоего письма…Так что, это хорошо, что ты наконец-то взялся за голову! Я принесу тебе ручку и бумагу! – она вылетела из комнаты, разминувшись с молодым соулом в проеме, который прошел на кухню и ровно за четыре шага подошел к Кёсо, протянув пушистую руку. Иглоголов пожал ее и стрельнул у кошачьего сигарету, которые он не курил уже около двух дней.
На то, чтобы написать письмо ушло не больше двадцати минут, поблагодарив девушку за гостеприимство, немного нервную и почему-то переживавшую, он вышел из проема, даже забыв посчитать ступени и пролеты. Закусив сигарету, Кёсо подумал, что стоит пойти домой. Он уже подошел к остановке, как его окликнул голос. Обернувшись, брюнет увидел того самого соула.
-Эээй! Постой! – он ухватил иглоголова за плечо и попытался отдышаться, - Держи! Ты выронил! – и мохнатая рука разжала светящийся полупрозрачный телефон. Кёсо хлопнул по карманам, поняв, что вещь действительно его, он забрал предмет и поблагодарил соула за беспокойство.
-Заходи как-нибудь…Она беспокоилась, что ты все время один.
-Угу…А можно я у тебя еще сигарету возьму? Я никак не могу заглянуть в магазин…
-Конечно, - он протянул брюнету даже две, которые тот радостно убрал себе в куртку, - Слушай…Малу слишком нерешительная…, - он тоже начал мяться, - Нууу, последние два месяца…Это она писала тебе письма.
-То есть? Сестренка…?
-Твоя сестра умерла, понимаешь? – перебил он могильщика.
Что-то сломалось. Как будто часы, которые заставляли работать организм Кёсо и постоянно тикавшие, хрустнули и разбились. Глаза его стали мутными, он медленно развернулся и пошел к станции. Соул что-то пытался крикнуть в след, что-то неразборчивое, глухим эхом отдающее внутри Кёсо. Мимо пронесся нужный иглоголову поезд, чуть не сбив его сильным порывом воздуха. Пар все так же валил изо рта, все так же желтела трава на земле, все таким же замершим было небо. Сверху посыпал мелкий, как мука, снег. Стало, казалось, еще холодней. Подъехал второй поезд, не отличимый от предыдущего.
Единственная родная душа, существованию которой он так долго не уделял внимания, исчезла навсегда. Он - тот, кто мог заметить отсутствие вороны на площади и лишнюю трещину на здании, знавший сколько шагов потребуется, чтобы дойти до дома…Он не сумел отличить почерк родной сестры от подделки…Он не смог приехать на кладбище, хотя домой вернулся позднее, чем когда либо.
Ворох несвязанных мыслей крутился в голове, ровно в час ночи он подошел к входной двери, вставил ключ в замок и ровно за три оборота открыл ее.
Он набрал почти до краев ванну еле-теплой воды и долго сидел в ней, наблюдая за мельканием лампочки…Впервые его не беспокоило сколько раз она моргнула…
Квартира полностью была восстановлена тзоками. Ни следа ночного гостя, все такое же, как было вчера, на прошлой неделе и год назад. Очередное утро рабочего дня. Часы на кухне отбивали тот же ритм…Вдруг, Кёсо вскочил с табурета, схватил его и с криком швырнул в часы. Треснув, загудев, они разлетелись на части. Куски рухнули на пол, плиту и стол…Могильщик сполз по стене, закрыл глаза, подумав, что он как раз так же сполз по противоположной стене, когда порезал палец.
Утром шел снег. Наверное, в тот же день, что и в прошлом году, но Кёсо не жил здесь тогда и потому не мог знать наверняка. Хрустя замерзшими ногами в кроссовках, иглоголов поспешил на станцию и как раз успел на нужный поезд. Он ехал не на работу.
Кладбище покрывала тонкая вуаль снега, но этой пудре не прикрыть истинного лица места: надгробия, мертвенно-лиловые цветы, покрывшиеся инеем от холода, уродливые решетки ограды. Брюнет, пряча что-то за пазухой, судорожно стал ходить по кладбищу. Ему потребовалось три часа на то, чтобы найти нужное. Каждый день он проходил мимо, он, может, даже считал количество букв в имени, замечал пятна на новехоньком камне, но никогда не мог себе представить, что это – могила, где похоронена родная ему душа. Он никогда раньше не дарил сестре цветов. Теперь он вынул из-за пазухи пышный букет, тихонько опустил его на землю. Теперь он нашел время для того, чтобы встретиться. Кёсо улегся рядом с этой могилой, кончиками пальцев обвел ровно девять раз фотографию в овальной рамке. Сегодня копать было бесполезно: кирка осталась дома.
Когда он подошел к двери в квартиру, уставший и замерзший, то услышал игравшую внутри музыку, хотя патефона там отродясь не было. Иглоголов поспешил открыть дверь и войти внутрь. Теплая и скребущая старой пластинкой, музыка продолжала играть. Посреди комнаты стояла удивленная полосатая кошачья с банкой сгущенки в руках. Конец ложки торчал из ее рта. Она брякнула ушами.
-Кто ты? Как ты сюда попала?
-Тут кто-то живет разве? Прости, я не знала. Окно было открыто.
-Тут лежат мои вещи: разве непонятно, что у такой квартиры может быть хозяин?
-Нет. Знаешь, сколько таких в этом городе? Море! И все пустые. И потом, тут так грязно…
-Не важно. Найди себе другую, - он пристально смотрел на длинный хвост девочки, пока она не махнула им, спрятав за спину. Кёсо обошел кошачью.
-Раз, два, три, четыре…
-Что ты считаешь? – она выгнула хвост знаком вопроса.
-Полоски на твоем хвосте, не мельтеши! Раз, два, три…Шесть…Двенадцать. Разве ты никогда их не считала?
-Нет, - девочка зачерпнула еще сгущенки. Ложка исчезла во рту кошачьей. Пластинка переключилась на другую песню. Иглоголов замер, отошел от нее и упал на кровать, закрыв руками глаза и громко выдохнув. Ровно две минуты в комнате была слышна лишь музыка. Даже девочка так и замерла с ложкой во рту.
-Ты начал считать, чтобы не сойти с ума, но сходишь с ума уже потому, что не можешь перестать считать…
-Пф! Так и уехал бы! – и она облизнула палец, которым смахнула каплю молока с края банки.
Обычная мысль, настолько глупо-очевидная, заставила брюнета обратить внимание на гостью. Он глянул зеленым глазом сквозь пальцы на фигурку с длинным хвостом.
-Ладно, жадина. Я пойду искать себе комнату. А ты сиди тут один! – она закрыла крышку патефона, который тут же замер, и исчезла, не оставив ни следа своего пребывания. Лампочка сразу же стала безжизненно бледной. Кёсо подошел к окну, открыл его как мог широко. Потеплело с утра. Шел дождь, как обычно.
Внезапно, он вылез из окна на стену, сбежал со здания и прыгнул на соседнее, устремлявшееся в небо. Он мчался так, будто стоило ему остановиться, как он рухнет вниз. Сжав плотно зубы, иглоголов вскарабкался на крышу, разбежавшись, прыгнул к соседнему зданию и плюхнулся на его стену. Кёсо бежал еще выше, он уцепился за какую-то трубу над ней. И тут же перевернулся, спрыгнув на еще одну крышу. Все выше и выше, туда, куда раньше и не думал. Серое и безжизненно-застывшее небо приближалось и приближалось. Наконец, могильщик забрался по какому-то шпилю вверх, зарылся в облака…Когда он вырылся из них, то увидел синее небо, такого чистого цвета, без капли серого…Кёсо выкарабкался на длинную дорожку, огражденную с одной стороны высокой стеной. Пошел по не вперед, запыхавшийся, опираясь на сооружение.
Он глазел по сторонам, пытаясь найти хоть одну живую душу, но, сколько бы не вертелся и не искал что-то высоко в небе, там была лишь бесконечная синева. Вдруг, что-то врезалось в его грудь, что-то теплое, будто жидкое, оно рассыпалось на сотни светящихся брызг, прокатившихся по рукам и груди. Они тут же улетели куда-то прочь. Брюнет опустил голову и удивленно посмотрел вперед: яркие, напоминающие огни, звезды скользили в пространстве. Эта стая осветила все вокруг, создавая звонкий звук, напоминающий колокольчики. Кёсо затаил дыхание, уставившись в огоньки, он пытался поймать хоть один, как ребенок, хватая сгустки руками. Но все они проскальзывали мимо, касались тела или даже врезались в него. Теплые, так много, что сосчитать было невозможно. Наконец, иглоголов захлопнул ладонями одного, заворошившегося внутри, совсем еще крохотного, и прижал его к груди. Кёсо уселся на край дороги, свесив в пустоту ноги, улыбаясь, он заглянул одним глазом. Огонек трепыхался в ладонях, будто сердце, теплое и живое, он хотел вырваться и улететь прочь, к другим звездам. Кёсо выпустил его, загадав, что никогда не вернется в тот город…А еще он пообещал себе больше никогда не считать, чтобы не сойти с ума…
Он пошел вперед, по дороге, в неизвестность, закурив одну из сигарет, отданных ему соулом.

запись создана: 24.09.2009 в 21:20

@музыка: Antimatter - Legions (она ассоциируется у меня с рассказом)

@настроение: Не представляете насколько плохое

@темы: Ода одиночеству, Мазня моя, Кёсо

---

Antimatter Legions Lyrics:
Смысл страшный...И, как оказалось, религиозный О_О
Stony and grey is the whore
And long are the days in the morgue
Where God is a wall
Where God is a wall to look upon

Legions and hordes
The seas have been torn
And buildings remain where they fall
And I solemnly walk
Through legions and hordes
[ Find more Lyrics on www.mp3lyrics.org/oYw ]
A dark mass of infidel

Long is the howl at the end
A cry from the tail echoing
And fools reverberate
And fools reverberate and carry on...

What have they done to themselves?
Look what they've done to themselves.

If you don't learn to
leave this thing alone
You'll never get to see the sun again
You won't come out on top
The seed is sown

---

ЛОООООЛ!!!!

juujika-wo-daite-nemur.diary.ru/p81225860.htm
Им-хо Отдыхает
Я все понимаю, но Огнеписька!!!!

---

ХЫЫЫЫЫ

Мне: Кто ты такой, чтобы я тебе еще и угрожал?
Я: Я? Винсент ван Гог и Иосиф Виссарионович в одном лице.
Я не могу. Мне хотят УГРОЖАТЬ!

---

=_=

Теперь меня будут учить говорить по французски...Млять, из всех языков мира я меньше всего хотела учить его...На нем говорят какие-то картавые и больные хроническим гайморитом люди а еще у них все звуки мягкие, будто мажорные. И ничего не говорите о романтике и прочем и прочем
Кроме того, я семь лет учила английский, я не хочу разучиться. На немецкий я б еще согласилась, потому возмущалась так сильно, что теперь аж стыдно *да-да, я напылила, как всегда, я попятилась назад...Рачье-козячья натура* И потом, я стырасть как не хочу сдавать по нему экзамен.
С другой стороны, любопытство меня съедает заживо...О, дааа...Я мазохист, которому хочется всегда узнать что-то новое вот просто так, для себя...Кроме того, его ведет такой милый и приятный преподаватель!
Я до сих пор не могу понять, зачем они пишут согласные на конце, если их не читают!? Я не могу понять почему они так стрг'ранно произносят "Р"...А еще как всегда обрадовало сочетание Ch...Понимаете, это просто уникально...В инглицком оно читается, как "Ч", в немецком - "Х", на латыни, чаще всего, как "К"...А тут, мля, как "Ш"
УУУУУУ!!!! Я не знаю что мне делать!

@темы: ЙЭРЭСЬ

---

Мдооо

Я вчера...точней, сегодня уснула в часа четыре. Факин' бессонница меня просто убила. Аз э ризалт, вторая пара (т.е. проснулась я в восемь утра, первой не было), середина ее, а я лежу на первой парте и соплю в две дырочки, про лекцию по философии забыв напрочь. Сначала Олька растолкала, потом - препод. Ко всему прочему, я опоздала на семинар, не распечатала речь про того самого Гоббса Да, Ти, которую я вчера до часу ваяла! потому что 4 рубля за лист - много! Особливо, если у тебя их шесть! И да хер с ним. Я все равно выступила и смотрелась даже неплохо. Плюсом, сегодня мерзкая дождливая погода, серое небо...Холодно на улице и в квартире. Хорошо, что есть теплая мягкая одежда, любимые полосатые носочки и обогреватель^^
И, как я поняла, говнодень не у одной меня.
За обедом увидела рекламу, что аж замерла с вилкой во рту.
-*Бла-бла-бла* В вас прилетела крышка космического межпространственного унитаза! Вы умерли!" Эта фраза мне уже все сказала об этом сериале.
-Надо бы делать архитектурную! - сказала Сова и уснула рядом с котом. Но он так мило и заразительно спал =^.^= Проснулась в семь, решила забить до четверга.

@темы: ЙЭРЭСЬ

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

ЫЫЫЫЫ!

Рисую Нэку^^ С ложкой во рту и банкой сгущенки. Полосааатенькую XDDDDD
Простите за качество фотографии я никак не могу добраться до сканера.
Ее зовут Лета, она из рода кошачьих Зазеркалья Она мне просто нравится...=^.^=

НЯ!

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Платон 2

Логическое продолжение вот этой темы www.diary.ru/~Siltwater/p80051554.htm XDDDD
Вопросы: кто такой парень с лопатой?
www.diary.ru/~Siltwater/p79666582.htm
Остальные две...Ну, одна - феминистка, а вторая просто Милен XDDD. Пожалуй, хватит этого...

Делаем ставки, господа! Платон или толпень негодующих?
Кстати, в планах рядом с Платоном нарисовать Мора

@темы: Мазня моя